День наказания.

Клим Трофимов шел домой из школы в самом хорошем расположении духа: две пятерки за день плюс на дом задали немного, стало быть, можно будет чуть ли не весь вечер странствовать по Википедии, что в последнее время стало его любимым занятием. Есть, конечно, еще книги, но их он проглатывал быстрее, чем родители успевали покупать, детской библиотеки в поселке не было, в школьной - только какая-то отстойная муть, а в город не наездишься, в то время как в интернете всегда можно найти то, что хочется. Его одноклассники предпочитали использовать сеть для игр и всякого малоосмысленного трепа, и Клим их искренне не понимал. Как всегда задумавшись на ходу, он не замечал, что по пятам за ним следует незнакомый сверстник, и очнулся, только когда тот забежал вперед и обратился к Трофимову:

- Слышь, пацан...

Клим притормозил и уставился на незнакомца. Тот был на полголовы его выше и крепче на вид, но удивлял, в основном, наглым выражением лица. В их школе таких субчиков не было точно, ребят там набиралось только на одну параллель, на собраниях по случаю всяких праздников все классы спокойно умещались в актовом зале, а у Трофимова была неплохая память на лица. Совсем новенький, что ли? Только что сюда переехал? Тогда странное он избрал место для знакомства.

- Ну... - настороженно отозвался Клим.

- Деньги есть? - перешел к делу незнакомец. - Гони давай!

Так, понятно, это какой-то криминальный гастролер... Всякое городское хулиганье в их поселок обычно не заезжало, никакие трассы через него не проходили, чтобы добраться, надо специально съезжать с шоссе, а этого вот занесла нелегкая... С объектом для вымогательства он, правда, лопухнулся. Клим только с виду был таким ботаном-очкариком, на которого надавишь слегка, он и поплывет, но на самом деле славился своим упрямством, и в родной школе уже никто не пытался так нагло на него наезжать.

Буркнув: "Не дождешься", Клим обошел нахала и двинулся дальше, но не успел сделать и пары шагов, как правая скула взорвалась болью, и мальчик еле устоял на ногах. Будь у него хоть какая-то дистанция с противником, он, наверное, постарался бы снять рюкзак и врезать им гаду по башке, но на это ни одной лишней секунды не было, и Трофимов просто развернулся и набросился на грабителя с кулаками. Тот, похоже, не ожидал атаки от какого-то там очкарика, пропустил пару плюх, отступил и споткнулся. Мальчишки сцепились и рухнули в соседний сугроб, причем Клим оказался сверху.

Трудно сказать, сколько они там пробарахтались, только внезапно какая-то сила оторвала Клима от противника и подняла в воздух. Когда его поставили на ноги, мальчик понял, что все это проделал дюжий мент, который сейчас смотрел на него с большой укоризной, придерживая рукой за капюшон куртки. Рядом стояла патрульная полицейская машина. Откуда она здесь взялась-то? Наверное, вынырнула из-за угла, точно, тут же перекресток рядом, а он, дурак, и не заметил! Вообще-то, в поселке был собственный участковый, который вполне справлялся со своей работой, и посторонние менты редко сюда наведывались, а этим почему-то приспичило!

- Ну что, деремся, порядок нарушаем? - промолвил полицейский.

- Да не дрался я, просто отбивался, он у меня деньги хотел отнять! - возмутился Клим.

- Врет он все, я у него только дорогу хотел спросить, а он сразу в драку полез! - тут же заорал несостоявшийся грабитель, вылезая из сугроба и отряхиваясь от снега.

Клим даже не нашел, что ответить на столь наглое заявление.

- Так отнял он у тебя что? - осведомился полицейский.

- Не успел...

- Вот видишь, а драка налицо! Так что мне прикажешь с тобой делать? Придется, видимо, привлечь к административной ответственности, - тут полицейский извлек из кармана смартфон, потыкал в пульт и уставился на экран. - Так, начнем с опознания твоей личности. Фамилия, имя, отчество, дата рождения, адрес проживания?

Клим сквозь зубы назвал все требуемое. Полицейский все это набрал и удовлетворенно кивнул:

- Есть такой, и фотография похожа на оригинал. Короче, Клим Александрович Трофимов, возраст 12 лет, ранее не привлекавшийся, на первый раз в соответствии с ювенальным административным кодексом вы будете наказаны за драку двадцатью пятью розгами. Для получения наказания вам надлежит прибыть в ювенальный отдел вашего районного ОВД в ближайшую субботу к десяти утра. Вообще-то они с девяти начинают работать, но там сперва городских пропускают, которым добираться ближе, так что пойдете во вторую смену. Вот вам на руки предписание. Там на обороте есть памятка, как туда доехать, - и он сунул листок Климу в руки. - Я все понятно изложил?

- Понятно... - протянул Клим.

Ну да, им же учителя еще прошлой весной все уши прожужжали о принятых Думой законах, что должны были вступить в силу с началом нового учебного года. Дескать, ныне действующая система наказания малолетних оказалась крайне неэффективной, поскольку в спецшколах и центрах задержания несовершеннолетних правонарушителей возникает криминальная среда, воспитывающая из мелких хулиганов настоящих уголовников, а на штрафы детям просто наплевать, поскольку выплачивать их все равно приходится родителям. На традиционные домашние меры взыскания тоже рассчитывать не приходится, поскольку во многих семьях детям неумеренно потакают и реально с них не спрашивают. Вот и пришлось по примеру Российской Империи взвалить обязанности воспитания малолеток на плечи полиции. Теперь любой полицейский сможет привлечь нарушителя, достигшего пятилетнего возраста, к административной ответственности в виде наказания определенным количеством розог, а если правонарушение серьезное, то передать дело в ювенальный суд, который может назначать и более суровые наказания. Наказывали при этом централизованно, в специально созданных ювенальных отделах при ОВД, где помимо полицейских экзекуторов служил теперь и медицинский персонал. Поскольку к каждому малолетнему раздолбаю полицейского не приставишь, право назначения административных наказаний было предоставлено также учителям и воспитателям, но только в самом минимальном размере и по очень ограниченному количеству статей. Учителя, например, могли наказывать только за прогулы и систематическую неуспеваемость, а если хочешь привлечь кого-то за драку или порчу школьного имущества, так зови участкового и предоставляй ему записи с видеокамер. Участковому, конечно, делать больше нечего было, как таскаться в школу из-за всякой мелочи, так что незначительные шалости и потасовки и после введения закона в действие сходили школярам с рук. Клим, во всяком случае, до сего дня чувствовал себя вполне уверенно со своей хорошей успеваемостью и дисциплиной. Уже почти полгода прошло, а никто даже и не заикался, что его за что-либо следовало бы наказать. И вот на тебе!

- А ты куда намылился? Я разве тебя отпускал? - рявкнул полицейский второму участнику конфликта, который, пользуясь тем, что служитель закона занят Климом, попытался незаметно убраться подальше.

Не прокатило, пришлось возвращаться и отвечать на стандартные вопросы об имени, фамилии, дате рождения и месте жительства. Грабитель оказался тринадцатилетним Степаном Андреевым, проживающим в районном центре и уже не первый раз обращающим на себя внимание полиции.

- Ба, да тут целый букет! - чуть ли не восхитился полицейский, просматривая послужной список Андреева. - Ну, раз такое дело, назначаю вам те же двадцать пять розог, только пойдете вы в третью смену, с одиннадцати часов, чтобы не пересекаться с противником. А то знаю я вас, петухов!

После этого обоих мальчишек отпустили, причем полицейский проследил, чтобы они разошлись в разные стороны.

* * *

Вечером, стыдясь посвящать в свои неприятности мать, Клим сунулся с полученным предписанием к отцу. Тот внимательно прочитал бумагу и потребовал объяснений. Пришлось Климу рассказывать, как на него наехал городской "гастролер" с требованием денег, как он в порядке самозащиты опрокинул этого Степку в сугроб, а тут откуда ни возьмись появились полицейские на машине и, конечно же, все неправильно поняли.

- Так, и что же ты теперь хочешь? - вопросил отец.

- Ну, можно же это как-нибудь отменить, а? - пробормотал Клим. - Нам в школе говорили, что все такие наказания в ювенальных судах можно обжаловать. Может, попробуем?

- Подать-то, конечно, можно, - кивнул отец, - только как доказывать будешь свою правоту? У тебя есть свидетели? Кто-нибудь со стороны видел, как этот тип к тебе приставал?

- Да нет, там улица пустынной была... - понурился мальчик.

- Вот именно. К тому же на этой улице никаких видеокамер не установлено, так что доказательств вымогательства добыть будет неоткуда. А без них получится твое слово против его, он, конечно же, не сознается, а полицейские ой как не любят, когда их решения кто-то оспаривает!

- Ну, хуже-то все равно не будет!

- Знаешь, сын, может быть и хуже. Суды такими мелкими вопросами обычно не занимаются и если уж присуждают кому наказания, то куда более серьезные. Могут и тебя до кучи еще в чем-нибудь обвинить, например, в преднамеренной клевете и неуважении к правоохранительным органам, тогда двадцатью пятью розгами ты уже не отделаешься. Лучше не экспериментировать. Как говорится, не трогай - не завоняет! А два с половиной десятка розог это не так уж много, вполне можно перетерпеть. Если больше ни с кем в драку не полезешь, а на это у тебя точно должно хватить ума, то через год административное наказание будет автоматически погашено и останешься ты опять с чистой анкетой.

- Угу, - угрюмо кивнул Клим, не слишком-то обрадованный такой перспективой. - А что это за анкета такая? Этот мент куда-то все мои данные вносил, и у него потом на экране даже фотография моя высветилась.

- Да все мы, сынок, теперь под колпаком, - вздохнул отец. - На каждого уже с пятилетнего возраста досье имеется, и фотографии там тоже, конечно, присутствуют, забыл, что ли, как вас весной фотографировали всем классом? Раньше только правонарушителей на учет ставили и это даже считалось отдельным наказанием, а теперь про каждого известно, когда и за что его штрафовали или иным способом наказывали, разве только что наказания, по которым истек срок давности, нигде не должны учитываться. Так что драться тебе, Клим, можно не чаще раза в год, а то будешь считаться рецидивистом, - усмехнулся старший Трофимов.

Клим не только рецидивистом считаться не хотел, но и подставлять зад под розги за чужую вину совершенно не жаждал, но и как доказать свою правоту, абсолютно не представлял и потому вынужден был смириться.

* * *

На следующий день, сидя в классе, Клим мучительно размышлял, кто сможет просветить его по поводу этого самого ювенального отдела ОВД и как именно там проводятся наказания. Ну, кто-то же из одноклассников должен был уже туда попасть! Вот Мишка Савин, например, двоечник и прогульщик. Если учителя и в самом деле могут теперь отправить кого-то на порку, то Савина точно уже должны были выдрать, причем не раз! Ребята, помнится, уже пытались развести его на рассказ после четвертной двойки по русскому языку, но говорить на эту тему он тогда категорически отказался, чем только подтвердил подозрения, потому что кто-то видел, как он тогда ранним субботним утром уезжал на автобусе из поселка.

Ах ты, черт, завтра же как раз суббота! Когда в этом учебном году субботний день освободили от каких бы то ни было занятий, Клим, помнится, даже обрадовался, что теперь свободного времени станет больше. А ведь знал же, да и все вокруг знали, что суббота теперь официально считается днем наказаний! То есть те, кому назначено, отправляются в этот день своим ходом в полицию, а остальные могут гулять и радоваться жизни. Нет, кого-то, по слухам, и дома в этот день дерут, но это уже настолько интимное дело, что даже расспрашивать о нем неловко.

Трофимов все же рискнул и на большой перемене сунулся к Мишке с вопросом о ювенальном отделе, тот не проявил ни малейшего желания вступать в разговор, и чтобы доказать, что это у Клима вовсе не праздный интерес, пришлось показать ему полученное предписание. Савин впечатлился настолько, что даже рот открыл. Оказалось, что ему самому ни разу столько розог не перепадало, и уж от кого-кого, но от отличника Трофимова он точно такой прыти не ожидал, равно как и того, что этот самый отличник обратится к нему, Мишке, за консультацией!

Справившись с эмоциями, Савин разговорился, и тут выяснилось, что большего знатока порядков и обычаев районного ювенального отдела Климу просто невозможно было бы найти. Неоднократно туда попадая, Мишка успел перезнакомиться со многими завсегдатаями этого заведения и был в курсе всех слухов, которые там бродили. Ну и, конечно же, бесценный личный опыт.

- Прежде всего, Климаша, ни в коем случае нельзя туда опаздывать, - вещал он. - Они там за оказанное сопротивление могут лишние пять розог влепить сверх назначенного, а опоздание на порку эти козлы приравнивают к сопротивлению. Там в здании два входа, один для девчонок предназначен, другой для пацанов, чтобы, значит, нигде не сталкивались. Ну, там прямо на дверях написано, для кого именно. Как только войдешь, тебя сразу направят в раздевалку, там потребуют предъявить предписание, зарегистрируют, как положено, и тут же заставят раздеться догола и сдать все вещи. Не знаю для чего, наверное, чтобы никому из пацанов не вздумалось удрать.

- А зачем удирать-то, коли сам туда пришел? - удивился Клим.

- Ну, там некоторых после суда и под конвоем приводят. Как разделся, тебе на шею такой картонный прямоугольник на шнурке повесят, где написано, кто ты есть и какое наказание тебе назначено, его потом при уходе сдать надо будет, чтобы вещи назад получить. Только на нем должна быть уже печать поставлена, что экзекуция произведена, или что ты освобожден от нее врачом. Без такой отметки тебе и вещи не вернут, и из здания не выпустят. Из раздевалки тебя погонят на медосмотр, а оттуда в душ, чтобы, значит, перед поркой шкура стерильной была. После душа дежурный скажет, в какой кабинет тебе идти. Там обычно бывает занято, ну, посидишь на диванчике в коридоре, пока не освободится. А мелких, брат говорил, всем скопом в один зал загоняют, рядком на лавку усаживают и потом дерут конвейерным методом.

"А что за брат-то?" - призадумался Клим. - "Ах да, Мишка же как-то говорил, что у него младший брательник Сашка во втором классе учится. Такой же, наверное, двоечник и прогульщик!"

- Как только пригласят войти, снимаешь с себя эту картонку, отдаешь экзекутору, садишься верхом на кобылу, ну, это типа бревна на ножках, и тебя хлещут ремнями для разогрева.

- Какими еще ремнями?! - вытаращил глаза Клим. - В предписании же только про розги сказано!

- Розги - это само собой, - ухмыльнулся Мишка, - а разогрев всегда идет довеском. Ну, там ремешки легкие такие, никаких синяков не оставляют, хотя все равно больно, конечно, и жопа после дерки станет такой горячей, что хоть яичницу на ней жарь! Мелким, я слышал, только пятьдесят ремней выдают, а пацанам нашего возраста целую сотню. Ну а потом сразу ложишься на лавку, тебя привязывают и влепляют столько розог, сколько назначено. Отмучился, получил штамп - и свободен!

- А то, что тебя наказали, где-то фиксируется? - поинтересовался Клим. - А то мент, когда мне порку назначал, что-то там в своем смартфоне высматривал и особо отметил, что я ранее не привлекался. А если повторно попадешься, это на что-то влияет?

- Да фиксируют, конечно, - кивнул Мишка. - Тот мент, что в раздевалке вещи принимает и картонки выдает, он же за компьютером сидит и наверняка всю нужную информацию вносит. Если по мелочи попадешься, ну, там, с двойками, прогулами или нецензурной бранью, то сколько бы раз тебя за это ни драли, больше пятнадцати розог выдать все равно не имеют права, а мелким - и того меньше. Брат, вон, всего пять розог получает при каждом визите туда. А за драки, там да, если повторно в течение года попадешься, то пять лишних розог добавят, но не более того. Куда хуже, если тебя на чем-то серьезном поймали, на краже, например, или когда камнями по проходящим поездам швырялся, или поджог где устроил. Тогда, конечно, сразу под суд пойдешь, а там наказания уже совсем другие. Ну, на первый раз просто розгами отфигачат, хотя могут и целую сотню выдать, после которой прямой путь в лазарет, просечки обрабатывать и отлеживаться, а если уж второй раз заловят на том же самом, то суд может назначить тебе наказательный сеанс длиной в несколько часов и штрафные баллы вместо розог. А это означает, что на указанное время ты поступаешь в полное распоряжение экзекутора и он сам волен решать, чем и как тебя наказывать, при этом каждый вид наказания соответствует определенному количеству штрафных баллов и в сумме он не может выдать тебе больше, чем суд присудил. Но там, конечно, страшно! Там пацанов реально стараются сломать, и кто через такой сеанс прошел, будет потом как угодно унижаться, лишь бы повторно на него не попасть. Там, в отделе, два специальных кабинета есть, для таких сеансов предназначенных. Я однажды на позднюю смену попал, на час дня, и сидел рядом с таким кабинетом. Так прямо при мне оттуда пацана на носилках вынесли после четырехчасового сеанса. У него вся спина была в кровоточащих рубцах и ноги тоже, а на жопе, по-моему, вообще один сплошной синяк, только не однотонный, а в каких-то разводах, не представляю даже, чем его лупили, но точно не розгами! - тут Мишка даже с каким-то страхом уставился на Клима. - Говорят, что в этих кабинетах и хлысты какие-то специальные есть, и особые дощечки для порки, какие в американских школах используются, и нагайки, и даже пастушьи кнуты!

У Клима даже живот подвело от подобных откровений. Оно, конечно, мало ли какие страшилки бывают в ходу у пацанов, сам-то Мишка в том специальном кабинете не бывал, а что вида наказанного парня испугался, так у страха, как известно, глаза велики, что угодно можно себе нафантазировать, но Клим аж облегчение какое-то испытал от того, что ничто подобное лично ему не грозит, просто получит свои розги - и домой! С Мишкой они попрощались как давние приятели, и Клим даже пообещал рассказать ему в понедельник о своем наказании, ну, чисто в порядке обмена опытом.

Весь день Трофимов проходил под впечатлениями от Мишкиных рассказов, ночью долго не мог заснуть, и вдруг очень стало себя жалко. Не, он готов был бы и розги претерпеть, если б наказывали за дело, но по сути-то его выдерут ни за что! За законную самооборону! Только никому этого не докажешь, и чтобы не обвинили потом еще и в неповиновении полиции, все равно придется идти.

* * *

Давно уже Климу не доводилось так рано просыпаться в субботу. Еще и родителей пришлось напрячь, им же тоже в этот день на работу не идти, так что обычно могли валяться в постели, сколько хотели. На завтрак мать пожарила яичницу, но мальчику, что называется, кусок в рот не лез, аппетита не было совершенно, зато все больше томили дурные предчувствия. Автобусы до города ходили не часто и не всегда соблюдали график, так что пришлось выйти из дома пораньше, чтобы уж точно не опоздать.

На улице был мороз градусов в пятнадцать, и в ожидании транспорта на открытой остановке пришлось хорошенько попрыгать, чтобы не замерзнуть. Так, кстати, помимо теток, едущих в город на работу, Трофимову повстречался какой-то пацан, хорошо еще не из его класса. Они с Климом и без слов поняли, что являются товарищами по несчастью, но это не подвигло их вступить в беседу, напротив, оба как-то сразу застеснялись и отвернулись друг от друга. Когда автобус, наконец, подошел, люди рванулись в него занимать сидячие места, как на штурм вражеской крепости, и того пацана притиснуло к Климу на задней площадке. Оказавшись вынужденными соседями, они все же перекинулись парой фраз. Пацан тот, в частности, пробурчал, что, дескать, хорошо мелким, если кому из них наказание назначено, то за ними должны школьный автобус присылать, чтобы их всех подобрать и довезти до места назначения, а ты трясись тут в давке! Справедливость его слов выявилась уже в городе. Когда Клим с попутчиком высадились на остановке неподалеку от ОВД, туда как раз подрулил желтый автобус, из которого высыпалась куча мелкоты, пацанят и девчонок, которых сопровождающие тут же разделили по половому признаку и направили к двум разным входным дверям в здание ювенального отдела. Трофимов и его сосед по автобусу двинулись следом.

Бетонная коробка, стоящая неподалеку от основного здания ОВД и переделанная под нужды наказания юных правонарушителей, внешне напоминала складское помещение. Все оконные проемы в ней заложили кирпичом и все тщательно оштукатурили, так что кроме как через ту пару дверей как-либо проникнуть в здание и, соответственно, выйти из него было решительно невозможно. Какие уж там побеги! Внутри, впрочем, все выглядело куда более симпатично: современные интерьеры, евроремонт, диваны с мягкими сиденьями, цветы в кадках. Все новое, еще не исписанное и не покарябанное. Здание было поделено на две половины капитальной стеной с единственной дверью на первом этаже, ключи от которой были только у персонала отдела, так что мальчишеская и девичья часть этого заведения были надежно изолированы друг от друга.

Прямо у входа располагалась обширная раздевалка, куда дежурящий у входа мент сразу направлял всех наказуемых. Войдя туда, Клим оказался в конце длинной очереди к стойке регистрации. Сидевший там за компьютером офицер полиции принимал предписания и выдавал взамен мешки для одежды, что-то там набивал, после чего из печатающего устройства выползал картонный прямоугольник с нанесенной на него нужной информацией, на котором сразу же закреплялся шнурок с прищепкой. Уже раздевшийся пацан должен был сдать мешок со своими шмотками, к которому для опознания прикалывалось булавкой выданное ему ранее предписание, и получал взамен эту самую карточку на шнурке, каковую обязан был повесить себе на шею, и пару резиновых шлепок на ноги.

Раздеваться догола у кучи пацанят младшего школьного возраста, которые, конечно же, бесстыдно зырили на старших ребят, было жутко неловко, но пришлось с собой справиться. По разговорам Клим понял, что всю эту братию доставили из городского интерната расплачиваться за недельные грехи. Видимо, воспитатели собственноручно никого там права наказывать не имели, но активно пользовались правом назначать административные наказания для поддержки дисциплины. Даже оголившись, Клим по привычке оставил на себе очки, которые даже на диспансеризациях в городской поликлинике снимать не заставляли. Здесь, однако, оказались иные порядки. Полицейский регистратор категорически потребовал засунуть очки в мешок и сдать на хранение, мотивируя это тем, что Климу и в душ идти придется, да и во время экзекуции они ему будут только мешать, так что снимать все равно придется, а следить за их сохранностью там никто не обязан, могут и раздавить ненароком.

- Да я же без них дороги не найду! - возмутился мальчик.

- Что, совсем ничего не видишь? - усомнился полицейский.

- Только вблизи, а так очень смутно, никаких надписей не разберу, у меня минус три диоптрии на обоих глазах.

- Ну, это еще не беда, попросишь дежурного, он тебя за ручку отведет, куда надо, - усмехнулся полицейский.

Очки пришлось сдать и топать в направлении медпункта, ориентируясь на спины идущих впереди мелких пацанят.

Педиатр, осматривавший мальчиков, к облегчению Клима оказался мужчиной, но кроме него в кабинете были целых две медсестры! Чтобы не умереть со стыда, пришлось делать вид, что ему все это глубоко пофигу, что, он медосмотров, что ли, не проходил? Хотя, если честно, даже на последней диспансеризации в кабинете хирурга их так вот не раздевали... Осмотр, впрочем, был достаточно поверхностным: врач сверялся с медицинской картой очередного пацана (все эти карты, оказывается, недавно оцифровали), проверял, нет ли каких противопоказаний, считал пульс, осматривал целостность кожных покровов, в случае каких-то сомнений одна из медсестер ставила пациенту градусник, и на этом, собственно, все. Никого из стоящих в очереди перед Климом от наказания не освободили, всех сразу после медосмотра отправляли в душ, за исключением его автобусного попутчика.

Тринадцатилетний Денис Мосолов, как выяснилось, попался на глаза участковому, когда распивал пиво вместе со старшими ребятами. Правонарушение это по нынешним временам считалось хуже детской драки, участковый юных пьянчужек не терпел и выписал Денису пятьдесят розог - максимум возможного для такого рода проступков. Педиатр, увидев это на карточке, подозвал медсестру и указал поставить Мосолову клизму, дескать, наказание очень серьезное и кабы не случилось какой неприятности.

- Да не надо мне никаких клизм! - взорвался Денис. - Я что, дохляк какой, чтобы под розгами обосраться?!

- Молодой человек, не грубите, - оборвал его педиатр. - Положено ставить клизму при назначении такого наказания, значит, вы ее получите. А вздумаете сопротивляться, вам добавят пять штрафных розог сверх положенных пятидесяти. Вам это надо?

Денис как-то разом стух и покорно поплелся за ширму, где стояла кушетка с прилагающимся к ней медицинским оборудованием.

Счастливый уж тем, что сам так не залетел, Клим отправился в душ, хотя, если честно, и так был достаточно чистый, а оттуда, кое-как вытершись казенным полотенцем, в холл, где сидел дежурный по отделу, распределявший наказуемых по кабинетам. Мелких интернатских пацанов он всей толпой отправил в большой зал, о котором Климу уже рассказывал Савин, самому же Трофимову предложил подняться по лестнице на второй этаж к четырнадцатому кабинету.

- Рановато ты приехал парень, - промолвил он, - там сеанс еще не кончился, придется подождать. Ну, ничего, посидишь в коридоре, на стенды посмотришь, может, что интересное для себя усвоишь.

- Да не увижу я там ничего, - насуплено произнес Клим. - Близорукость у меня, минус три диоптрии. Без очков только перед самым носом могу что-то разглядеть.

- Тогда на вот, почитай, - дежурный вытащил откуда-то небольшую брошюру и протянул Климу. - Здесь все то же самое, что и на стендах, и даже в развернутом виде. Когда вызовут в кабинет, оставишь на диване.

Сдержанно поблагодарив, мальчик взял брошюру и двинулся на второй этаж. В отличие от первого, там было тихо и практически безлюдно, мягкие диваны вдоль стен, чистый, словно недавно вымытый пол, информационные стенды, занимавшие чуть ли не всю полезную площадь стен. Температура здесь была на удивление комфортной. Клим подумал даже, вон, на улице мороз трещит, а здесь ходишь себе нагишом, и даже ничуть не зябко.

Удобно устроившись на диване, Трофимов открыл выданную ему брошюру под названием "Административные и судебные наказания мальчиков 5 - 13 лет". Хм, почему, интересно, только мальчиков, а девчонки как же? Хотя, наверное, пацанам и девчонкам о наказаниях друг друга знать и не положено. Тут, наверное, и иллюстрации еще есть всякие интересные...

Иллюстрации в брошюре действительно присутствовали. Первым делом Клим узнал о трех основных позах, применяемых при наказании его сверстников: "коленно-локтевой", "растяжке в струнку на лавке" и "позе лягушонка". Далее он выяснил, что количество ударов, назначаемых за определенные проступки, строго зависит от возраста наказуемых, для чего те делились на возрастные категории с лагом в два - три года. Мальчикам из самой младшей возрастной категории, то бишь дошколятам, в административном порядке можно было назначить не более десяти розог, школьникам младше десяти лет - не более пятнадцати, десяти-одиннадцатилеткам - не более двадцати пяти, а тем, кому уже исполнилось двенадцать - не более пятидесяти. Более суровые наказания имел право назначать только ювенальный суд, причем по определенным правилам. В брошюре присутствовала градация правонарушений с указанием максимального количества ударов, что может быть назначено за каждое из них. Так же все разъяснялось и про предварительный разогрев. Клим с удивлением узнал, что летом вместо ремней для этих целей может использоваться крапива.

Заглянув первым делом в раздел, посвященный наказанию дошколят, Клим узнал, что их можно сечь исключительно по ягодицам и только за проступки второй категории тяжести и выше. К проступкам первой категории брошюра относила прогулы занятий, неуспеваемость, сквернословие и мелкое хулиганство без причинения серьезного материального ущерба, детские драки уже относились ко второй, а прием психоактивных веществ, преднамеренная порча чужого имущества, отправление естественных надобностей в неположенном месте и поведение, оскорбляющее общественную мораль, - к третьей. Проступки первой категории всегда наказывались одинаково, вне зависимости от наличия или отсутствия рецидива, повторные драки, как и говорил Климу Мишка, наказывались дополнительными пятью ударами розги, при правонарушениях же более высоких категорий факт рецидива резко усиливал тяжесть назначаемых наказаний и переводил проступки из административно наказуемых в те, что должны караться исключительно по суду. Налагаемые на виновных санкции исчислялись именно в розгах, но тут же имелось уточнение, что количество ударов розгой, отпускаемое за один раз, не должно превышать установленной для данного возраста предельной нормы: для дошколят - не более сорока, для младшеклашек - не более шестидесяти, для десятилетних - не более восьмидесяти, а для самых старших - не более ста. Поскольку назначенные наказания за тяжкие правонарушения могли превышать эту норму, в этом случае вместо розог назначались штрафные баллы, а виновные присуждались к отбытию наказательных сеансов определенной протяженности, во время которых экзекутор сам решает, какие именно процедуры и инструменты применять к наказуемому, но обязательно в рамках установленных правил. Для каждой процедуры было определено, скольким штрафным баллам она соответствует, и экзекутор обязан был все так рассчитать, чтобы суммарная стоимость воздействий на наказуемого в точности соответствовала количеству присужденных ему штрафных баллов.

Ага, вот и о наказательных сеансах речь зашла, которых так боялся Мишка! Самому Климу подобное пока, к счастью, не грозило, но любопытство заедало, и он с увлечением вчитался в посвященный им раздел.

Выяснилось, что один час наказательного сеанса должен соответствовать не менее пятидесяти, но и не более ста штрафным баллам. Дошколятам можно было назначать сеансы протяженностью в один или два часа, младшеклассникам - от одного до четырех, десятилеткам - от одного до восьми, ну а старшим - от двух до десяти. Дальше приводились перечни наказательных процедур, допустимых для применения к детям разного возраста. Так, даже дошколятам можно было ставить перцовые клизмы, заставляя удерживать их определенное время, и вставлять имбирные свечи, ставить их коленями на гречку и горох, связывать в неудобном положении, хлестать крапивой по всему телу, а по ягодицам, помимо обычных розог, также тоузами, мартинетами и чамбуками, и даже шлепать их особыми дощечками для наказания, паддлами, последними, правда, не более двух ударов за сеанс и по каждой ягодице отдельно, чтобы избежать попадания по копчику.

С младшеклашками обходились еще более сурово, тут разрешались удары по задней поверхности бедер и применение легких гибких тростей для порки. С десятилетнего возраста за особо тяжкие правонарушения мальчиков разрешалось сечь в подвешенном состоянии, применяя конские плети (каждый удар ценою в пять штрафных баллов), а с двенадцатилетнего возраста - и пастушьи бичи (каждый удар - эквивалент десяти штрафных баллов). При этом экзекутор обязан был избежать нанесения неизлечимых увечий или расстройства здоровья наказуемого сроком более, чем на неделю. Особо отмечалось, что причинение наказуемому психологических травм в вину экзекутору ставиться не будет, поскольку именно полученный шок и может стать гарантией исправления.

А в самом конце раздела Клим прочел фразу, от которой у него буквально волосы встали дыбом: "В исключительных случаях, если наказуемый ранее уже подвергался всем вышеуказанным воздействиям, но, тем не менее, повторно совершил тяжкое правонарушение, то с согласия его родителей или опекунов суд вправе разрешить применить к нему специальные меры воздействия из засекреченного перечня". Никаких намеков, что это за специальные меры такие, в брошюре, разумеется, не содержалось, но воображение мальчика разыгралось не на шутку. Чтобы привести чувства в порядок, пришлось вернуться к тому разделу, где описывались административные наказания ребят его возраста.

Когда вполне практический интерес сменил собой праздное любопытство, Клим вновь остро ощутил, что наказывать-то его собираются, по сути, ни за что. Будь у него свидетель, что именно требовал этот Андреев, его бы, без сомнения, оправдали за такую самозащиту, а вот Андреев, если такой эпизод в его карьере не первый, розгами бы точно не отделался, а, пожалуй, получил бы по суду баллов двести, ну и, соответственно, наказательный сеанс длительностью от двух до четырех часов. Мечты об отмщении несостоявшемуся грабителю, увы, не избавляли от горьких мыслей, что сейчас-то подставлять филейные части под розги придется ему самому.

Дочитать раздел до конца Климу так и не удалось, поскольку открылась дверь четырнадцатого кабинета. Показавшийся оттуда зареванный пацан лет десяти, держащийся обеими ладонями за ярко-красные ягодицы, заметно прихрамывая, поплелся к лестнице, ведущей на нижний этаж. Тут же в дверном проеме возник какой-то амбал в полицейской форме, поманивший Клима рукой, дескать, входи, твоя очередь настала. Пришлось отложить брошюру и двинуться навстречу неизбежному, хотя ноги сразу стали ватными, а в голове вдруг мелькнула глупая мыслишка удрать. Да куда тут удерешь с подводной лодки?!

По-свойски разобравшись с первым в этот день клиентом, отъявленным, надо сказать, хулиганом, хотя своим нытьем перед и во время наказания кого угодно мог довести до белого каления, Виктор Афанасьевич Романов, капитан полиции и штатный экзекутор первой категории, выглянул в коридор. Хотя до начала второй смены еще оставалось немного времени, очередной клиент уже ждал там на диване, надувшись как мышь на крупу и уткнувшись носом в брошюру, предназначенную, вообще-то, для сотрудников отдела, но раздаваемую Гришкой Сазоновым и особо полюбившимся клиентам, у которых в глазах видна была хоть капля интеллекта, чтобы, дескать, скоротали ожидание познавательным чтением. Вряд ли, конечно, подобное чтение могло поднять хоть кому-то из них настроение, и сам Виктор был, скорее, сторонником библейской мудрости, что во многих знаниях много печали, но уж ладно, пусть просвещаются, коли уж так тянет. Судя по тому, как щурился клиент, когда уставился на Виктора, по жизни он был очкариком и, вероятно, в данное заведение ни разу ранее не попадал. Ну и чем же он тогда умудрился проштрафиться?

Приглядевшись к учетной карточке, висящей на шее у клиента, Виктор был немало удивлен. Двенадцатилетний Клим Трофимов, оказывается, был привлечен за драку. Уж на кого-на кого, но на завзятого драчуна этот интеллигентный очкарик не был похож вовсе. Может, просто довели парня? А впрочем, все равно нехрен руки распускать, надо учиться себя сдерживать, так что назначенное наказание клиент все равно получит сполна.

- Тебя Климом зовут? - полуутверждающе-полувопросительно промолвил Виктор, когда клиент робко переступил порог кабинета, и, дождавшись подтверждающего кивка, продолжил: - А меня - Виктором Афанасьевичем, но обращаться ко мне следует "господин экзекутор". Моя задача - заставить тебя, так сказать, до самых печенок проникнуться осознанием неприемлемости твоего поведения. Приличный же с виду мальчик и учишься, наверняка, хорошо, а дерешься!

- Я только защищался, - буркнул Клим, глядя куда-то в сторону.

- Все вы так говорите... Поскольку в суде ты ничего не обжаловал, я вынужден считать, что наказание тебе было назначено по делу. Надеюсь, впредь оно заставит тебя быть сдержаннее. Так, учетную карточку отдай мне, скинь шлепки, а сам садись верхом вон на то бревно на ножках, потом тебе надо улечься на него грудью и держаться за него, пока мои помощники тебя как следует не разогреют. Прочитал уже, небось, для чего это делается? После разогрева ляжешь вот на эту лавку, и тогда я тобой лично займусь. Орать во время наказания дозволяется, а вот пытаться прикрыться, удрать с лавки, отбиваться от экзекуторов или ругать их непотребными словами - категорически нет! За это я могу добавить тебе до пяти ударов. Это понятно? Ну и ладушки, иди выполняй!

В кабинете помимо самого экзекутора оказалось двое бугаев в полицейской форме. Помощнички, ага! Трое здоровенных мужиков на одного хлипкого пацана, иначе, наверно, боятся не справиться. Доказывать здесь свою невиновность было явно поздно, тут этот Виктор Афанасьевич прав, но и каяться за несуществующую вину Клим точно не собирался. Оставалось с гордым видом улечься на эту чертову деревянную кобылу без головы, крепко ухватившись за ее передние ноги.

Гордого вида, впрочем, хватило не надолго. Помощники экзекутора встали с обеих сторон от кобылы с ремнями в руках и принялись попеременно нажаривать ягодицы и бедра Клима, да с такой частотой, что не удавалось и дух перевести. Вспышки боли следовали одна за другой, и пусть по отдельности они были вполне терпимыми, их кумулятивный эффект заставил мальчика пустить слезу, задница быстро онемела, зато разогрелась так, что казалось, на ней действительно вполне можно было поджарить яичницу. Когда вся эта гадость закончилась, Клим с заметным трудом слез с кобылы и заковылял к лавке, на которой чуть ли не с облегчением растянулся. Лавка, правда, была какая-то странная. Прямо перед физиономией мальчика к ней был прибит деревянный брусок с тремя вырезами: побольше - на его середине, а два поменьше - по бокам.

- Э, так дело не пойдет! - промолвил Виктор Афанасьевич. - В струнку мы растягиваем, если назначено не более десяти розог, то есть в основном малышей, а для более серьезных наказаний предписана поза лягушонка. Вот тут прямо перед тобой колодка, ложись так, чтобы шея попала в ее центральный вырез, а запястья рук - в боковые, ноги при этом разведи в стороны и согни в коленях.

Клим улегся, как было указано, живо припомнив картинку из какого-то учебника, где был изображен забитый в колодки раб. Помощники экзекутора тут же водрузили на прибитый к лавке брусок другой такой же, только с вырезами на нижней части, в результате чего шея и руки мальчика оказались в надежном капкане. Ступни его согнутых ног были крепко примотаны к планке, проходящей под лавкой. В таком состоянии не то что удрать, шевельнуться-то было сложно! Представив, как он сейчас выглядит, если смотреть сверху, Клим вынужден был признать, что эта поза действительно очень напоминает сидящего лягушонка.

Экзекутор не спеша выбрал розгу, помахал ей перед носом распяленного мальчика, чтобы оценил, затем с резким взмахом обрушил ее на самую верхнюю часть выставленных ягодиц. От неожиданности Клим взвизгнул.

- Врешь, это еще не больно! А вот так больнее, - чуть ли не дословно повторил Виктор Афанасьевич сентенцию деда Алеши из повести Максима Горького "Детство" и следующий удар нанес чуть пониже, но с потягом.

Клим взвыл. Какой там ремень! Такой боли ему не доводилось еще испытывать, наверное, за всю свою жизнь! Экзекутор на его вопль и ухом не повел и продолжил методично нахлестывать беззащитный мальчишеский зад, стараясь, чтобы полоски, по возможности, ложились параллельно друг другу. Десятый удар поразил самое болезненное место, где ягодицы переходят в бедра, заставив мальчика отчаянно задергаться в путах. По завершении первого десятка ударов Виктор Афанасьевич сменил истрепавшуюся розгу и перешел на другую сторону лавки, дабы обе стороны попы наказуемого пострадали одинаково.

Климу казалось, что порка длится уже целую вечность. Он позабыл обо всякой сдержанности и бесстыдно верещал, когда розга оставляла на его бедной попке очередной жгучий след. Перед глазами все расплывалось от слез, да и вообще смотреть ни на что не хотелось, экзекутор казался безжалостным монстром, которого бесполезно упрашивать о снисхождении. Клим и не упрашивал, и это была его последняя гордость. Секущий что-то вещал в промежутках между ударами, кажется, читал мораль, как нехорошо, дескать, драться, но мальчик сейчас не в состоянии был воспринимать никаких слов, боль охватила все его сознание.

Истрепав и вторую розгу, Виктор Афанасьевич решил нанести следующие удары вдоль ягодиц, чтобы затронуть самые нежные места между ними, сперва по одному с каждой из сторон, чтобы кончик розги попадал на внутренние поверхности бедер, потом еще один строго по центру. Два заключительных удара пересекли иссеченные ягодицы по диагонали с обеих сторон.

Последние удары оказались хуже всего. Невозможность сжать ягодицы, когда тебя секут прямо промеж них, вызывала ощущение полной беспомощности и жгучую жалость к бедному, несчастному себе. Клим орал во всю глотку и даже не сразу понял, что порка уже прекратилась. Задница болела зверски, и боль эта не спешила утихать. Мальчик был уверен, что там сзади у него все в крови, и был очень удивлен, когда его освободили от колодки и стало возможно, наконец, протянуть назад руки и ощупать пострадавшие места, что ничего влажного там нет совсем и ощущается один жар.

- Ну, вставай, герой, - с усмешкой промолвил Виктор Афанасьевич, видя, что отвязанный мальчик не спешит покидать лавку. - Потом себя жалеть будешь. Уяснил, что конфликты лучше решать без помощи кулаков, или как? Драться еще будешь?

- Нет-нет, - жалко замотал головой Клим, с трудом сползая с лавки. Желания противоречить экзекутору или что-то доказывать у него не было совершенно. А ну как к чему-нибудь придерется и заставит ложиться обратно?!

Получив свою учетную карточку с отметкой о произведенном наказании, мальчик надел шлепки и выплелся из кабинета, широко расставляя ноги. Несмотря на крайне расстроенные чувства, врожденная ответственность не позволила оставить на диване казенную брошюру, он захватил эту книжечку с собой и вернул дежурному. Того, кажется, впечатлила подобная щепетильность, столь редкая в этих стенах, он попросил Клима повернуться к нему задом, сказал, что просечек, по счастью, нет, так что в медпункт мальчик может не обращаться, но посоветовал зайти в душ, чтобы смыть слезы и охладить пострадавшие места. Клим, конечно, прислушался к этому дружескому совету.

Малость придя в себя, он явился в раздевалку, сдал карточку и шлепки регистратору, получил взамен мешок со своей одеждой, кое-как облачился в нее, скрипя зубами от неприятных ощущений, когда приходилось сгибаться или тревожить тканью ягодицы, попрощался и двинулся на выход. На улице мело. Каждый шаг отдавался болью в пострадавшем заду, было и подумать страшно, что ему еще предстоит идти вот так до ближайшей остановки, потом торчать там на холодрыге в ожидании нужного автобуса, который ходит в его поселок хорошо если раз в час, затем еще долго трястись в этом самом автобусе и дальше своим ходом добираться до дома. Между тем, еще и одиннадцати часов нет, и к обеду он домой вернется точно, так что половина дня у него свободна, вот только чем ее занять? Гулять в таком состоянии не пойдешь, да и погода мерзкая, за компьютером сидеть будет больно, остается только валяться на тахте кверху задницей и что-нибудь читать.

На глаза опять навернулись высохшие было слезы. Климу вдруг стало очень себя жалко. Вот за что, спрашивается, с ним так жестоко и несправедливо обошлись?