Когда Корун сообщил Марнею, что старший брат зовет его в гостиную для конфиденциального разговора, мальчика охватили нехорошие предчувствия. Рей уже несколько дней живет в замке и почему-то только сейчас нашел время ближе познакомиться с младшими братьями? Они ему настолько безразличны? И даже он, Марней, которого сам Рей видит будущим бароном? Что-то в этом было ненормальное, а всякая ненормальность таит в себе угрозу. Но достойных причин отклонять приглашение не было никаких, да и не хотел Марней выставлять себя трусом.

Тихонько постучавшись и услышав приглашение войти, Марней осторожно приотворил дверь и просочился в гостиную. Обстановка комнаты изрядно его удивила. Все так же горел камин, и пол по-прежнему устилали выделанные медвежьи шкуры, на которых он когда-то так любил возиться с младшими братишками, но кресла почему-то были придвинуты к стенам, а в центре комнаты стояла длинная лавка, которую Марней раньше и не видал нигде. Из караульной ее, что ли, притащили? И уж совсем не к месту здесь была бадья с торчащими из нее прутьями. Мальчик недоуменно уставился на брата, который в ответ одарил его насмешливым взглядом.

- Марней Тарбот, тебе доводилось когда-нибудь расплачиваться за свои грехи?

- В смысле?

- В смысле собственной задницей.

Мальчик отрицательно замотал головой. Ни его, ни братьев родители почему-то ни разу не наказывали телесно, хотя он слышал, конечно, что в других дворянских семьях это практикуется почти повсеместно.

- Не удивлен, - спокойно промолвил Рей. - Я тут уже успел побеседовать с вашей нянькой, и она поведала мне, что наша мать была настолько подавлена смертью в младенчестве пятерых своих детей, что очередного своего отпрыска даже с рук не хотела спускать и чуть ли не облизывать была готова. Ты же знаешь, наверное, что ты у нее только седьмой по счету? Хорошее, между прочим, число, счастливое... Ну так вот, на твое счастье, ты оказался покрепче своих предшественников и выжил на радость матушке с батюшкой. Уверен, что они так тебя холили и лелеяли, что даже не шлепали, не говоря уже о том, чтобы задать розог за шалости.

- Так и не за что было, - рискнул возразить Марней.

- Прямо такой ангелочек, да? Но ты, братец, уже давно вышел из того возраста, когда дети считаются безгрешными, так что позволь тебе не поверить. Раздевайся.

- Как? - вскинулся Марней.

- Полностью. Одежду сложи вон на то кресло.

Обнажаться перед почти незнакомым братом было неловко, но мальчик заставил себя это сделать и замер, целомудренно прикрыв ладонями пах. Рей обошел его со всех сторон, внимательно разглядывая.

- А жирок бы тебе согнать не мешало.

Марней вспыхнул. Ну да, в еде его никогда не ограничивали, а поесть он любил... Рядом с более тощими братьями он действительно казался пухлым, хотя не до такой степени, чтобы жиром трясти, но ребер уже точно не было видно.

- Ну, раз других грехов признавать не хочешь, получишь за то, что так себя запустил, а еще, что не можешь справиться с младшими братьями, которые обязаны тебя слушаться, а ведут себя как малолетние разбойники. Правитель должен отвечать за своих подданных, будущий барон Тарбот.

Вот оно, подтверждение!

- А почему я барон, а не ты? - рискнул все же уточнить Марней.

- А потому что я рожден для большего, - отрезал Рей, - но вынужден пребывать здесь, поскольку не хочу бросать на произвол судьбы свою кровь. У меня есть год, чтобы воспитать из тебя достойного правителя, и можешь не сомневаться, я это сделаю, нравится тебе это или нет. Видишь лавку? Ложись на нее ничком и вытяни руки. Посмотрим, боец ты или рохля.

Марней, стиснув зубы, выполнил приказание и почувствовал, как его привязывают к лавке, сперва за щиколотки, а потом и за запястья. В заключение Рей притянул его к лавке широким ремнем еще и в районе поясницы, после чего мальчику даже дергаться стало затруднительно. А потом пришла боль. Ни разу в жизни не поротому Марнею казалось сперва, что ему на ягодицы плещут кипятком, и он не в силах был сдержать крики, как ни старался. Длилось все это страшно долго. Когда его, охрипшего и зареванного, наконец отвязали, он с трудом нашел силы, чтобы встать с лавки. Задница горела пожаром и вспыхивала новой болью при каждом шаге. Марней самому себе был сейчас противен, но брат почему-то прижал его голову к своей груди, утер слезы и сказал, что он хорошо держался и вырастет настоящим мужчиной.

Натягивать штаны было больно, но мальчик терпел, не желая демонстрировать своей слабости. Его жестоко высекли, но и неожиданно высоко оценили, все это вызывало противоречивые чувства, с которыми надо было разобраться наедине. Видеть сейчас никого не хотелось, но пришлось, поскольку Рей приказал ему оповестить Сантея, что его тоже ждут в гостиной. Да уж, братец розги точно заслужил! Всячески стараясь скрыть, как ему самому сейчас плохо, Марней известил брата, где и зачем его сейчас ждут, и даже мстительно улыбнулся, увидев потрясенное братишкино лицо. А вот нечего без спроса за чужие мечи хвататься!

Сантей и так предчувствовал, что выходка с мечом и шлемом ему с рук не сойдет, но действительность превзошла все его ожидания. Однако Сантей с самых малых лет видел себя рыцарем и презирал трусов. Осторожного старшего братца, кстати, тоже. Родительские наказания были ему что с гуся вода, и потому он регулярно позволял себе шалости, за которые любого крестьянского мальчишку высекли бы, наверно, до потери сознания. Корун для него тоже авторитетом не был, но, едва увидев Рея, он почувствовал в нем настоящего доминантного самца, которому не стыдно будет подчиняться. Более того, ему почему-то страшно хотелось, чтобы и Рей оценил его по достоинству, приблизил к себе, сделал своим оруженосцем, что ли! На большее мальчик пока не претендовал, для десятилетнего и эти мечты казались очень уж дерзкими, но он готов был на все, чтобы их осуществить, и потому не колеблясь пошел в гостиную.

Далее ему пришлось долго краснеть ушами, выслушивая нарекания старшего брата. Рей припомнил ему все его грехи, о которых успели донести замковые слуги, и особо последнюю дерзость с мечом и повреждением воинского имущества. Сантей, покорно опустив голову, не смел возражать и лишь в конце рискнул спросить, а что это за меч у Рея такой странный?

- Узнаешь, когда подрастешь, - хмыкнул брат, - а сейчас раздевайся догола и ложись на лавку, пришло время отвечать за свои безобразия.

Сантей, ни слова ни говоря, выполнил приказ и дал себя привязать. Рей его не щадил, хлестал не только по ягодицам, но и по бедрам, и по спине, отвесил полсотни крепких ударов, так что кое-где даже проступила кровь. Сантей, прикусив губу, долго пытался сдерживать крики, потом все же разрыдался, но пощады не просил и вынес все, что ему было отмерено.

Когда уже второй младший братец кропил слезами его грудь, судорожно вцепившись руками в его, Рея, рубаху, старший вдруг ощутил симпатию к этому отчаянному мальцу, который действительно чем-то напоминал его самого в этом возрасте. Первоначальные планы Рея на этого брата не распространялись, но волчонок с крепкой хваткой может оказаться не лишним в его отряде, верные люди ему нужны.

Если акции Сантея сильно поднялись в глазах Рея после перенесенной порки, то Тенвей старшего брата откровенно разочаровал. Семилетний шкодник был почему-то свято уверен, что ему все и всегда должно сходить с рук, и едва заслышав, как обошелся Рей с двумя его старшими братьями, попытался спрятаться в чулане. Стражникам пришлось искать его по всему замку и затем насильно волочить на расправу, орущего и извивающегося. Оказавшись в гостиной, мальчуган тут же попытался забиться под кресло, и Рею пришлось самолично извлекать его оттуда. Малец при этом яростно извивался и даже норовил укусить брата за руку. Потребовались усилия троих стражников, чтобы, наконец, раздеть засранца и распластать на лавке.

Щадить его Рей не собирался и выдал не только то, что заранее наметил, но и много сверх того. Тенвей визжал после каждого удара, пока совсем не осип. От шестидесяти розог попка его оказалась вся в крови, а сам он, истратив все силы, лежал на лавке безвольной тряпочкой, не переставая, впрочем, жалобно всхлипывать. Напутствовать его в чем было сейчас бессмысленно, пусть им лекарь занимается, а там уж Рей посмотрит, что делать с этим трусишкой. Стражники отнесли Тенвея в замковый лазарет, а Рей самолично отправился знакомиться с самым младшим из своих братьев, пятилетним Палеем.

Десятый из братьев Тарботов был точно не от мира сего. Пристроившись в уголке, он держал в ручонках толстую книгу и водил носом по ее страницам, хотя его точно еще не учили читать. На вопросы Рея он отвечал односложно, не поднимая глаз, и, кажется, был раздосадован, что его отвлекают от важного дела. Никаких шалостей за ним не числилось, по крайней мере, Рею никто о таковых не донес, и наказывать малыша по сути было не за что, но Рею хотелось знать, как каждый из его братьев умеет терпеть боль, так что розги Палею светили все равно. Почувствовав, что обманывать такого мальца просто грех, Рей прямо высказал ему все свои резоны. Малыш подумал, возмущаться не стал, отложил книгу в сторону и дал Рею отвести себя в гостиную за руку.

Нянек здесь, разумеется, не было, а Палей ко всем прочим странностям был еще и не по возрасту неуклюж, так что Рею пришлось раздевать его самому. Малыш покорно улегся на лавку, и Рей даже постеснялся его привязывать. Пять ударов розгой, и хватит с него. Когда красные полосы вспыхивали на бледной коже, малыш заметно дергался, но упорно молчал, даже не пытаясь увернуться, лишь слезки на глазах проступили.

- Будущий святой... - вздохнул Рей, поднимая братишку с лавки. - Вот только что мне с тобой таким делать-то? Не в то время ты родился на свет, братец, в этом мире тебя сожрут и не поперхнутся. В монастырь пойти? Так там таких умных тоже не слишком привечают. Ладно, живи, как прежде, пока братья тебя защитить могут, а там посмотрим, что из тебя вырастет.

Одев Палея, Рей отнес его обратно на руках. Тот бы и сам, конечно, дошел, но Рею нравилось держать это доверчивое тельце. Нянчить младших братьев ему в жизни не довелось, к младенцам его и близко не подпускали (и правильно делали!), но вот этот малыш явно нуждался в его жизненной энергии и мог дать взамен что-то столь же неосязаемое, но почему-то очень Рею нужное. Об этом еще стоило поразмышлять на досуге, а пока он свое дело сделал, характер младших братьев оценил.