То ли умение Феста лазать по столбу произвело такое впечатление на его земных друзей, то ли они посчитали его отчаянным парнем, которого можно взять с собой на самое рискованное дело, но уже на следующий день после его триумфа с добычей кроссовок со столба Олег, Дима и Валера предложили ему поучаствовать в налете на сад, как они выразились, "одного куркуля", где как раз поспела сладкая черешня. Хозяин ее, как сказали Фесту, был не на лучшем счету среди собственных односельчан, имея стойкую репутацию жлоба и крайнего жмота, у которого и снега зимой не выпросишь. Деревенскую детвору он шпынял по поводу и без, и юная поросль платила ему той же монетой, так что традиция обносить при всяком удобном случае его сад порождена была вовсе не ребятами из лагеря, но зато с энтузиазмом ими подхвачена.
По сведениям Олега, куркуль этот, Николай Кузьмич Трапезников, должен был вскоре отправиться на рынок продавать свой урожай, так что некоторое время его дома не будет и можно будет попытаться проникнуть в сад. Деревенские, мол, так и делают, да и сам Олег год назад с ними ходил и успешно утек с добычей. Участок, правда, охраняла серьезная псина, но после того, как она серьезно кого-то покусала, хозяин в свое отсутствие предпочитал держать ее на цепи.
Сделанное предложение оказалось для Феста неожиданным и даже немного шокирующим. Как ни крути, но его звали поучаствовать в мелком воровстве, пусть даже и освященном местными традициями. У себя дома он, разумеется, никогда ничем подобным не занимался и даже помыслить о таком не мог. Чтобы сын богатейшего предпринимателя принялся воровать по мелочам?! Это ж какое пятно на репутацию и потом позор на всю жизнь!
Но то, что там однозначно считалось позором, так таковым, похоже, вовсе не выглядело. Мелкие кражи здесь и у взрослых были в порядке вещей, главное не попадаться, а для пацанов и подавно являлись предметом гордости, если связаны с опасностью и возможностью испытать себя. Ну, не ради же материальных благ его приятели на это шли? В лагере все же неплохо кормили, фруктами тоже не обделяли, хотя конкретно черешню не выдавали, может, слишком дорого стоила. Ну, Фест бы все равно мог ее для них купить, если бы не пожелали. Но для них это было прежде всего щекочущим нервы приключением, и Фест решил относиться к этому делу точно так же. Ну, он же сюда специально за новыми впечатлениями прилетел? Вот и будет ему впечатление, каких дома точно не получить.
Сперва все шло даже как-то слишком гладко. Они без проблем улизнули из лагеря, добежали до соседней деревни, нашли на ее краю нужный сад, заглянули через забор. Хозяина не видно, даже собака, что должна сидеть на цепи, почему-то не лает. Заснула, что ли? Ну. это ее проблемы.
Заборные доски были прибиты вертикально и сверху заострены, так что лучше на них не садиться. Но коллективными усилиями, помогая друг другу, эту преграду удалось преодолеть. Дальше оставалось найти черешню, которую сам владелец сада еще не успел обобрать. Таковая обнаружилась, причем очень высокая и многоствольная, до ягод с земли не дотянешься, нужна стремянка, ну, или залезть по стволу поближе к кроне. Юные налетчики так и сделали, причем Фесту удалось забраться выше всех.
А какое это, оказывается, наслаждение - есть ягоды прямо с дерева! Удобно устроившись в развилке ветвей, Фест подтягивал к себе тонкие веточки с темно-малиновыми плодами и срывал последние прямо губами, чавкая сладкой мякотью и выплевывая косточки. Он настолько увлекся этим процессом, что не сразу даже расслышал внизу грозное рычание.
Здоровенная овчарка вместо того, чтобы сидеть на цепи, стояла прямо под деревом и не сводила глаз с незваных пришельцев. Фест прикинул расстояние до забора и с разочарованием понял, что туда не добежать - успеет тяпнуть. Хотя заразиться бешенством ему в принципе не грозило, кто тут в этом станет разбираться, а какие неприятные процедуры следуют здесь за собачьими укусами, он был осведомлен и подвергаться всему этому никак не жаждал. Приятели его, похоже, размышляли сходным образом и потому тоже не рыпались, застыв в ветвях черешни и горестно думая, сколько же им тут еще торчать. Появление владельца сада было воспринято ими чуть ли не с облегчением.
Дальше пришлось слезать с дерева и под конвоем Трапезникова и его собаки плестись в хозяйский хозблок, представляющий собой сразу и хранилище сельхозинвентаря, и столярную мастерскую, на что намекал стоящий здесь длинный верстак. Овчарка, к счастью, осталась снаружи, но ее хозяин лаялся ничуть не хуже, обрушив на головы пойманных воришек поток оскорблений. Закончилось все предъявлением ультиматума: или он ведет их в лагерь и устраивает там официальные разборки с участием их родителей, дирекции лагеря и полиции, или накажет их собственноручно и отпустит восвояси. Олег от лица всей компании осведомился, как именно Николай Кузьмич собирается их наказывать, и услышал в ответ, что ивовыми розгами.
Вот тут Фест испытал настоящий шок. У него на родине любые телесные наказания детей давно уже считались преступлениями, а уж чтобы хлестать кого-то прутьями... Такое бывало, кажется, только в совсем уж давнюю старину, чуть ли не в Средневековье. Фест и слыхал-то об этом только краем уха и совсем не представлял как-то выглядело в натуре, поскольку подобные сцены изымались из доступной школьникам литературы, дабы не травмировать нежную детскую психику. Фест, конечно, уже много что здесь успел испытать и полагал себя вполне готовым к разным потрясениям, но неизвестное же всегда страшит, а о таком он даже и помыслить не мог, когда сюда собирался. Не зная даже, как реагировать на такую новость, он оглянулся на друзей, которые, наверное, в этом вопросе были все же более компетентны.
Приятели его, между тем, обменивались унылыми взглядами, но возмущаться что-то не спешили. Фест тихонько попросил Олега пояснить, что им грозит в случае начала разборок. Тот, вздохнув, ответил, что тогда их и из лагеря наверняка выгонят, и на учет в полиции могут поставить, и родителей заставят штраф платить, а они и так живут небогато, так что сыновьям еще и от них хорошенько влетит. Короче, он склонялся к мысли, что порка - это меньшее из зол. По репликам Димы и Валеры Фест понял, что и они думают примерно так же. Хозяин сада все эти переговоры, конечно, слышал, но не мешал пацанам обмениваться мнениями.
Фест осознал, что протестовать против такого жестокого обращения тут, кроме него, никто не станет. И что, одному идти на принцип? Во-первых, новые друзья могут счесть его трусом, и тогда можно позабыть о любых приключениях в их компании, да и вообще его с таким трудом завоеванный здесь социальный статус мгновенно обрушится. Во-вторых, если дело дойдет до полиции, то быстро выяснится, что и родителей у него тут никаких нет, и вообще он непонятно откуда взялся. Тогда остается только надеяться, что охранники сумеют его эвакуировать без лишнего шума, но тех взрослых в лагере, которые ему доверились, он в любом случае подведет капитально, да и возвращение домой выйдет отнюдь не триумфальным. Нет, на такой позор он точно не согласен! Итак, хорошего выхода из сложившейся ситуации у него просто нет, стало быть, остается выбрать меньшее из двух зол. Ну, не убивать же их здесь собираются!
Все четверо в итоге согласились, что пусть уж лучше будут розги. Николай Ильич удовлетворенно кивнул и сказал им ждать, пока он сходит нарезать лозин, приказав своей собаке сторожить пойманных воришек.
Потянулись томительные минуты ожидания. Бежать никто не порывался, поскольку чертова овчарка сидела за дверьми и наверняка учуяла бы, даже если бы им удалось сделать подкоп. К окончанию тихого часа они точно теперь не вернутся, но мальчишки надеялись, что вожатым тоже нет резона поднимать шум из-за того, что кто-то из их подопечных предположительно загулял в лесу, так что жо ужина их искать не станут.
Наконец, Трапезников вернулся, притащив с собой целую охапку очищенных от листвы ивовых прутьев, которые бережно сложил в углу.
- Ну, кто самый смелый? - поинтересовался он. - Скидывай с себя все ниже пояса и укладывайся на верстак!
Первым согласился пойти Олег как лидер всей компании. Разувшись и сняв с себя шорты с трусами, он взобрался на верстак и растянулся там вниз животом. Николай Кузьмич приказал Диме с Валерой крепко держать его за руки и за ноги, чтобы особо не дергался, а сам пошел выбирать прут.
Фест, которого пока не задействовали, взирал на это действо со стороны широко распахнутыми глазами. Его не оставляло ощущение, что он смотрит какой-то спектакль на историческую тему, вот только актеры в нем играют слишком уж реалистично. Вот мужчина встает над распростертым мальчиком, взмахивает длинным прутом, и тот с резким свистом опускается поперек обнаженных, пока еще молочно-белых ягодиц, на которых после этого немедленно вспухает красная полоса.
Фесту еще не доводилось видеть, как плачут его новые друзья. Ну, не мальцы ведь уже какие, чтобы слезы пускать из-за каждой мелочи! И уж совсем трудно было представить рыдающим отчаянного и всегда уверенного в себе Олега. Но сейчас он громко взвизгнул после первого же удара и так дернулся, что друзья с трудом его удержали. Дальше было только хуже. Мальчик рыдал во весь голос и заливался слезами, в то время как прут планомерно превращал его белые ягодицы в бордовые. Фест не считал наносимые удары, лишь заметил, что через какое-то время экзекутор сменил прут, обошел верстак и принялся полосовать Олега с другой стороны. Тот продолжал орать при каждом ударе, и особенно громкие крики раздавались, когда прут пару раз попал по складке между бедрами и ягодицами. Когда на последних живого места не осталось, Олега, наконец, отпустили.
Буквально свалившись с верстака, он тут же схватился руками за больное место, с трудом встал на ноги и захромал прочь, не переставая всхлипывать. Его сейчас явно совершенно не заботило, как он выглядит со стороны, он даже одеться не спешил, думая лишь, как побыстрее избавиться от боли.
- Ладно, пусть отрыдается пока, - махнул на него рукой Трапезников. - Кто там следующий в очереди? Дима? Ложись-ка, дружок, на его место, а товарищи тебя подержат.
Дима беспрекословно избавился от обуви, шорт и трусов, забрался на верстак и даже сам подтянул повыше майку, обнажая место для внушения. Валера держал его за запястья вытянутых рук и, кажется, о чем-то с ним шептался. Фесту пришлось взяться за щиколотки нового приятеля и покрепче прижать их к верстаку. Теперь ему предстояло увидеть чужую порку с нового ракурса.
Дима, кажется, был более привычен к подобной процедуре, поскольку старался сдерживать крики и не очень сильно дергался. Попа его, однако, заметно подпрыгивала после каждого удара. Постепенно дело дошло и до рыданий. При виде, какие следы оставляет прут на коже приятеля, Феста и самого стала бить нервная дрожь. Впечатления оказались уж слишком сильными, а ведь самое страшное для него было еще впереди!
Отстрадавшего свое Диму отпустили, наконец, с верстака, Валера обречено полез на его место, а малость оклемавшегося и успевшего одеться Олега Трапезников приставил держать его за руки. Фесту опять достались щиколотки приятеля, но на сей раз задача оказалась куда более сложной. Валера под розгами отчаянно извивался и старался вырваться из дружеских захватов, чуть не засадил Фесту пяткой по носу, так что для удержания его мальчику потребовались все силы. Размышлять о чем-то постороннем просто времени не было.
Но вот, наконец, зареванный и даже пустивший сопли Валера был отпущен с верстака.
- Ну, хоть не обоссался, - промолвил Николай Кузьмич, пристально осмотрев освободившееся ложе, - а то ведь с мелкими оглоедами и такое случается...
Фест похолодел от мысли, что увиденное им только что, оказывается, еще не вершина возможного позора. Раздеваться перед чужим мужиком было стыдно, ложиться на верстак - страшно, а уж от мысли о предстоящей боли даже дыхание замирало. Ему, однако, удалось не показать себя трусливой размазней и проделать все то же, что ранее сделали его приятели. За его щиколотки взялся Олег, а за запястья - Дима.
- Держись, - прошептал он, - это даже больнее ремня, но терпеть все равно можно...
Ага, а Диму-то, оказывается, пороли и раньше, но только ремнем... Беда в том, что самого Феста раньше и пальцем не трогали, так что ему просто не с чем было сравнивать. Он только весь сжался, как будто это как-то могло ему помочь.
Раздался зловещий свист прута, и на ягодицы Феста словно кипятком плеснули! Такой боли он еще никогда в жизни не испытывал! Он жалобно взвыл и дернулся, но товарищи держали крепко. Удары приземлялись один за другим, и каждый последующий казался хуже предыдущего. Боль никуда не уходила даже в промежутках между ударами, только была уже не опаляющей, а как бы свербящей, но чем дальше, тем более невыносимой. Даже во время паузы, когда Николай Кузьмич менял прут, она заметно не уменьшилась. Фест и не пытался сдерживать вопли, но все же каким-то чудом не потерял контроль ни над своим телом, ни над своим разумом, чего он боялся особенно, а то вдруг начнет кричать на своем родном языке! Вот слез он сдержать не мог, они обильно текли помимо его воли...
Когда его, наконец, отпустили, он, подобно Олегу, кулем свалился с проклятого верстака и только потом как-то сумел подняться на ноги. Рыдания продолжали сотрясать его тело, задница горела, что твоя печь, хотелось срочно стереть с нее этот жар руками, но больно было прикоснуться. Поскольку он шел последним, остальным пришлось ждать, когда он хоть немного придет в себя и сможет натянуть штаны, после чего их выпроводили с наказом больше и носа сюда не казать. Участок они, правда, покинули культурно, через калитку.
Ягодицы отдавались болью при каждом шаге, так что сперва Фест шел в раскорячку, но потом как-то втянулся. Настроение и так было не веселое, а впереди еще маячили неизбежные объяснения в лагере. Некоторую живость проявлял один Дима, который и завел по пути разговор.
- А этот мужик дерет мастерски, - промолвил он, - столько ударов, и ни одной просечки!
- А сколько их было-то? - поинтересовался Олег. - А то я как-то сразу счет потерял...
- По два десятка каждому, - пояснил Дима. - Он еще после каждого десятка истрепавшийся прут менял.
- Жуть...
- Не, это он нас еще пощадил. Увидел, что вы еще не поротые, и сбавил для первого раза. Мог и больше всыпать.
- Да-а?.. - поразился Фест. Он-то думал, что ему тут через настоящую средневековую пытку довелось пройти, а его, оказывается, еще и пощадили! - А что, в следующий раз может и больше дать?
- Если такими дураками окажемся, что опять туда полезем, может и полтинник выдать, - хмуро пояснил Дима, - и не только по жопам, как сейчас, чтобы под трусами не было видно, но и по ногам. Некоторым деревенским пацанам, я слышал, именно так и доставалось. Даром, что ли, он приказывал снимать все ниже пояса?
- Да я тогда, наверное, вообще сдохну!
- Не, это только в первый раз так тяжело переносится, потом немного привыкаешь. Но при повторной поимке мы так легко не отделаемся, и жопы тогда точно залечивать придется!
- Вот и поели черешни... - протянул Валера.
Настроение упало еще ниже, и в лагерь они возвращались в угрюмом молчании. Хотелось упасть на койку и отлежаться, а пришлось терпеть от вожатого разнос за побег за территорию и жалко оправдываться, что, мол, на солнце разморило, вот и проспали все, что можно. Выяснять подробности, в каком именно лесу они гуляли, Степан, к счастью, не стал, только назначил им в наказание убирать на следующий день лагерную территорию.
Сидеть за ужином было больновато, но Фест мужественно терпел. А на что тут жаловаться? Сам же погнался за сильными впечатлениями, ну и огреб их по полной программе! Обидно только, что если такой эпизод потом в игру вставишь, то в широкий оборот она уже точно не выйдет, не для детей потому что подобные переживания!