Сын Лейна Декариета Карен ходил в ту же школу, что и Сев с Илавом, поскольку она считалась лучшей во всем Авигроне. Мальчику пришлось в спешном порядке учить местное наречие, к счастью, мало отличавшееся от уже известного ему лайбанского языка. Но такова уж судьба сына дипломата, которому вечно приходится менять школы и страны, чтобы не расставаться с родителями. Здесь, в Авигроне, не было ни одного его сверстника-лютецийца, а так как он не мог жить без общения, то просто вынужден был наводить контакты с местными детьми. Это у него даже получалось, он успел обзавестись несколькими приятелями и довольно комфортно чувствовал себя в школе, пока не стал свидетелем наказания Сева.

К счастью, этот хулиган учился на класс младше и Карену пока не доводилось с ним сталкиваться, но что представляет из себя эта "гроза школы", он, конечно, знал. В его прежних школах такие тоже встречались, и на них тоже не было никакой управы, ну, кроме исключения, и Карен бы понял, если бы этого Сева однажды выгнали, но чтобы вот так...

О таких наказаниях Карен никогда не слышал и даже не читал. В Лайбане, где его отец работал советником посольства до перевода с повышением в Авигрон, при посольстве имелась собственная школа, и ему редко доводилось общаться с местными детьми. Ходили слухи, что в семьях их физически наказывают, хотя официально это не поощрялось и даже не признавалось, но, поскольку уточнить было не у кого, Карен их отметал. Сейчас же сложившаяся у него в голове картина мироздания пошла трещинами. Оказалось, что никакой гарантии физической неприкосновенности у детей не существует, что взрослые при нужде могут дисциплинировать их и самыми жестокими методами. Всегда самоуверенный Сев прямо у него на глазах превратился в жалкое зареванное существо с багровым задом. Карен умер бы от стыда, окажись вдруг на его месте. А мысль, что такое в принципе возможно, он никак не мог выбросить из головы. Ну да, он на год старше, он не лупит одноклассников и тем паче не дерется с учителями, он вообще иностранец, но мало ли как оно в жизни бывает? Ошарашенный мальчик долго не мог прийти в себя, а вечером выложил все свои страхи родителям.

Мать Карена по совместительству являлась еще и собственным корреспондентом одной из влиятельных лютецийских газет и просто не могла пройти мимо такой сенсации. Наскоро успокоив сына, она ринулась в его школу выяснять все обстоятельства произошедшего, а оттуда в магистрат, который, оказывается, спешно принял такие немыслимые в нынешнем просвещенном мире законы. Все подтвердилось, включая участие во всем этом деле Мирана, и написанная ею статья была опубликована на первой полосе, жаль только, что без фотографий, поскольку семья высеченного Сева категорически отказалась общаться с журналисткой, да и никаких следов на теле мальчика якобы уже не осталось.

Разразившаяся сенсация приняла мировой масштаб, вызвав многочисленные дискуссии в СМИ и потоки заявлений государственных и общественных деятелей, осуждающих это решение властей Авигрона. Правоверные, впрочем, отнеслись к этому делу куда более спокойно. Защищать права вероотступников там точно не собирались, и первой реакцией стало злорадство, мол, так им и надо! Но интерес публика все же проявляла, и из Лайбана в Авигрон был направлен корреспондент влиятельной газеты с наказом взять интервью у пострадавшей семьи. Ренав Тогрен на контакт с ним пошел, и в ходе интервью выяснилось, что семья вовсе не считает себя пострадавшей, что глава ее может осуществлять теперь свою родительскую власть вполне в духе заветов Пророка, а жестоко наказанный мальчик заметно присмирел и проблем больше не создает.

Интервью напечатали, и читатели газеты призадумались. А ведь и в самом деле Пророк никогда против телесных наказаний не высказывался и даже вроде бы сам применял их к собственным детям, а что специально не пропагандировал, так в те времена в этом не было никакого смысла. Зачем ломиться в открытые ворота, когда никому вокруг и в голову не приходит, что может быть как-то иначе? А вот про святость родительской власти он действительно говорил.

Началась дискуссия, в которую немедленно включились консервативные богословы, начавшие сетовать, что, мол, как же мы дошли до жизни такой, что теперь проклятые язычники лучше нас исполняют заветы нашего же Пророка? И если им это можно, то почему же нам нельзя? Потому что неверные навязали нашим властям свои представления о морали, а те и повелись? Спор вышел далеко за пределы Лайбана, и общественное мнение большинства правоверных общин склонилось к необходимости восстановления родительской власти в полном объеме. Правящие круги, чуткие к народным настроениям, когда дело не касалось их кошелька, чтобы успокоить недовольных, решились кое-где скопировать авигронские законы, естественно, с учетом местной специфики и ссылаясь на отеческие традиции и заветы Пророка, а не на мнение какого-то демона. Тем не менее, в народной памяти отложилось, что послужило толчком всему этому процессу, и Мирана перестали воспринимать исключительно как врага правой веры.

В демократических странах о подобных дискуссиях, разумеется, и речи идти не могло. Сева Тогрена там считали жертвой самодура и даже предлагали его семье политическое убежище... какового та, как ни странно, не пожелала. Бизнес Тогренов развивался более чем успешно, они стали знаменитостями, и их магазин теперь считали своим долгом посетить чуть ли не все посещавшие Авигрон иностранные туристы. И что, бросать теперь налаженную жизнь и срываться куда-то в неизвестность, где не факт еще, что удастся расторговаться, а вот наследник точно отобьется от рук?! Обижают маленького? Ничего, перетерпит!

Правозащитники, конечно, возмущались, властные органы делали осуждающие заявления, послам приходилось что ни день являться в магистрат, чтобы довести до его главы озабоченность своих правительств нарушениями прав юных граждан Авигрона, Тенрув Флорси ожидаемо отправлял их всех к Мирану, мол, не имеем права выступать против божьей воли, Миран же все вручаемые ему официальные бумаги немедленно отправлял в мусорную корзину. Все его ответные заявления сводились к тому, что здесь, мол, моя территория и своих адептов я имею право наказывать, как посчитаю нужным. Дальше слов, впрочем, дело не заходило. Вводить экономические санкции против страны, по-прежнему торговавшей в основном с соседними странами правоверных, было бессмысленно, а спасать юных авигронцев силой никто бы не решился, памятуя о том, как легко Миран расправился с посмевшими атаковать его землю лайбанцами.

Лейн Декариет на правах дуайена дипломатического корпуса добился конфиденциальной беседы с Мираном, на которой выразил обеспокоенность неравнодушной общественности по поводу жестокого обращения с авигронскими детьми. Мол, и физически это отнюдь не безвредно, и душевные травмы остаются, и насилие таким методом не пресечешь, поскольку наказанные дети приучаются к мысли, что кто сильнее, тот всегда и прав.

- Ну, если правильно применять, то безвредно, - хмыкнул Миран. - Никто из высеченных по моему указанию от этого не умер и даже инвалидом не сделался, а если дойдет до просечек, то я их и залечить могу, опыт есть. Без душевных потрясений это будет вообще не наказание. К тем, кого возможно усовестить словами, розги не применяются, а вот до кого никакие слова уже не доходят, тех иначе к порядку не приучить. А что до мысли, что прав тот, кто сильнее, так тот же Сев Тогрен еще задолго до всяких розог к ней пришел. Только он-то был уверен, что он тут самый крутой, может творить все, что захочет, а вот ему никто ничего сделать не может, потому что сверстники его слабее, а все взрослые - бесхребетные слюнтяи. А как только ему наглядно продемонстрировали, что взрослые могут его больно наказать, он быстро осознал, что пока всего лишь маленький мальчик и должен подчиняться установленным не им правилам. Да, на всякую силу может найтись большая сила, которая и будет устанавливать законы. Правоверные готовы были изгнать из Авигрона моих адептов, потому что сила была на их стороне, они реально могли это сделать, но как только явился я, убираться из города пришлось им самим, потому что иначе мне не защитить было тех, кого я поклялся защищать, и я мог это сделать. Никакое право не действует, если за ним нет силы. Тот же Сев в итоге смирился и больше, насколько я знаю, никому не пакостит. Куча ни в чем не повинных детей оказались избавлены от знакомства с его кулаками. И после этого вы еще будете говорить, что я нарушаю права малолетних авигронцев? Права издеваться над другими я их лишил, это точно, но разве кто-то давал им такое право? Они сами его себе присвоили, а с незаконно присвоенным когда-нибудь все равно придется расстаться. Или у вас в Лютеции все по-другому, кто что захапал, тот на то и имеет право?

Лейн не нашелся, что ему возразить.

Когда шум поутих и даже самые упорные смирились с мыслью, что на решения авигронских властей им не повлиять никак, в магистрат стали приходить неожиданные послания. Отдельные богатые иностранцы интересовались, нет ли в Авигроне закрытых пансионов, где бы могли принять на обучение детей из-за рубежа? В ходе переписки выяснялось, что их отпрыски совсем отбились от рук, не желают учиться, нарушают законы, ведут саморазрушительный образ жизни, и принудить их вернуться на праведный путь не могут ни родители, ни школа, ни даже полиция, поскольку тронуть их не смей, а на любые слова они давно уже плюют с высокой колокольни. Карманных денег лишишь, так они в отместку начинают распространять наркотики! Существуют, правда, тюрьмы для малолетних преступников, но, может, все же есть способ остановить их, не доводя до такой крайности?

Пансиона в Авигроне не было, но если есть спрос, почему бы и не создать? Тенрув вышел с предложением, благо и здание имелось, которое можно было быстро переоборудовать для постоянного комфортного проживания детей, Миран дал добро, и желаемое заведение было открыто в кратчайший срок. В Авигрон стали привозить на обучение отпрысков иностранных толстосумов. Привыкшие ни в чем себе не отказывать дети сперва, конечно, бунтовали, нередко творя такое, что даже Севу в голову бы не пришло, но после первой же заработанной порки резко сдувались, начинали плакаться в письмах к родителям на проявленное к ним насилие, но, не получая в ответ сочувствия, вынужденно смирялись и все же брались за учебу. Поротый зад неожиданно оказался хорошим стимулом.

Результаты такого воспитания оказались столь впечатляющими, что удовлетворенные родители стали делиться опытом в своих кругах. Авигрон неожиданно стал популярен как место обучения подрастающего поколения, а его пансион вошел в число самых престижных в мире учебных заведений. Обучение в нем стоило дорого, и прибыль от него регулярно пополняла теперь авигронскую казну. Встал даже вопрос об открытии еще нескольких подобных заведений, поскольку спрос на них пока явно превышал предложение.