Когда исход правоверных из Авигрона закончился, город какое-то время казался необычайно тихим и почти обезлюдевшим. Но на освободившееся место постепенно потянулись новые переселенцы, ожила торговля, кое-как отладилась работа городских служб, связи с зарубежными государствами стали еще интенсивнее прежних, и Миран успокоился - запустение Авигрону, похоже, больше не угрожало. Свои оборонительные функции Страж осуществлял настолько успешно, что правоверным соседям оставалось теперь только злобно щериться - напасть они бы больше не рискнули бы ни за что. Но почивать на лаврах ему было скучно. Здешняя цивилизация еще не доросла до объединения всей планеты в единую информационную сеть, и потому тот легкий способ заработка, что освоили его новые адепты в Шеви, для авигронцев был пока невозможен. Нет, он, конечно, вбросил такую мысль и даже заинтересовал ей часть молодежи, но без поддержки передовых стран этого мира за столь масштабный проект не стоило и браться, а там пока жались, высказывали всяческие сомнения и не спешили вкладывать деньги даже в нужные для этого исследования. Ну и как тогда прикажете поднимать экономику Авигрона, чем инициативных людей сюда привлекать? Ниша обнаружилась неожиданно и по сути случайно.

Миран, выбравший своей постоянной резиденцией посвященный ему же храм, от скуки забрел в магистрат и невольно стал свидетелем мелкого скандала. Ругались директор одной из городских школ и чиновник, возглавлявший городской отдел образования.

- Заберите у меня этого Тогрена! - ругался директор. - От него все учителя стонут, ни один не хочет вести его класс! И детей он всех затерроризировал, прямо не мальчишка, а какой-то черт!

- Что же, несколько взрослых людей с одним десятилетним пацаном справиться не в состоянии? - увещевал его чиновник. - А раньше как его контролировали?

- А никак! Исключали из школы, когда окончательно доводил. Только он все городские школы успел обойти, никто больше его брать не хочет, а просто выставить его на улицу нам законы не дозволяют.

- А до совести его достучаться не пытались? Мол, тебе ж свободную жизнь обеспечили, что ж ты за добро злом платишь!

- Ха! Да он из семейки неофитов, они и раньше не бедствовали, а в новую веру перешли, только чтоб собственность свою не потерять! Этот Тогрен и раньше атаманом был среди своих сверстников-единоверцев, а как они поразъехались, оказался без своей свиты. Вот и мстит сейчас всем, а заодно по новой авторитет зарабатывает, чтоб все вокруг его боялись. И что я могу ему сделать? Временно от уроков отстранить? Так он и так на занятия не больно рвется. Выговор ему сделать? Да плевать ему на эти выговоры! И ведь даже за уши его оттрепать мне закон не позволяет!

- А почему, собственно? - недоуменно промолвил Миран, обращаясь к обоим собеседникам.

Те разом замолкли, обнаружив рядом своего бога. Но тот ждал ответа, и чиновник вынужден был пояснить:

- Эээ, видите ли, Господин, но школьные уставы запрещают физически воздействовать на учащихся. Это еще со времен прежней власти идет, но и правоверные не по собственной инициативе их приняли, а следуя общемировой тенденции на защиту детей от жестокого обращения.

- То есть когда малолетний хулиган лупит своих сверстников, это не жестокое с ними обращение, а если ему за это надрать задницу, будет жестокое? - поразился Миран. - Тот мир, откуда пришел к вам я, еще поразвитее вашего, но там подобная дурость никому и в голову не приходит! В Катерской империи даже принцев секут почем зря и не без пользы для дела. Короче, если до этого вашего засранца слова не доходят, вразумите его розгами.

- Да я бы с радостью, но законы... - протянул директор.

- А законы те, что, с неба к вам упали? - усмехнулся Миран. - Магистрат их принял, магистрат и изменит. По моему совету, разумеется.

Советы бога никто, разумеется, оспаривать не стал. Закон о допустимости физического наказания несовершеннолетних граждан Авигрона был спешно принят магистратом и тут же отражен в уставах учебных заведений. До учащихся довели, какие санкции к ним теперь могут быть применены, но поверили не все. Сев Тогрен оказался в числе тех, кто не поверил. На уроке он по привычке отвесил леща более слабому однокласснику, а когда учитель попытался физически его сдержать, начал драться уже и с ним. На шум заглянул директор, буйного мальца все же скрутили и заперли в кладовке со школьным инвентарем. Он этим фактом, конечно, бурно возмущался, пинал ведра и швабры и орал, что пожалуется отцу, который, мол, всем тут задаст! Но выпускать его никто не спешил, и он, наконец, выдохся и успокоился.

Просидеть в кладовке Севу пришлось пару часов. Когда дверь открыли, он решил было, что его пришли выпускать и можно теперь идти домой, но пришедшие за ним двое дюжих мужиков назвались судебными приставами и заявили, что сходить он может только в туалет и лучше бы ему это сделать, поскольку далее его ждет наказание. Сев, ни в грош не ставивший школьных учителей, как-то сразу понял, что с этими его конвоирами качать права не стоит, и послушно сходил, куда ему предлагали, после чего его взяли под руки и доставили в физкультурный зал, где вдоль стен уже выстроились классы, а посередине стояла невесть где добытая длинная деревянная лавка. Тут же оказался и судья, потребовавший у Сева объяснений по поводу произошедшего инцидента. Сев сдуру принялся все отрицать, но сразу же нашлись свидетели из числа одноклассников, которые все видели, и им, конечно, поверили больше. В результате судья объявил, что гражданин Авигрона Сев Торун признается виновным в злостном хулиганстве и ввиду его малолетства по закону номер такой-то приговаривается к публичному наказанию розгами в количестве пятидесяти ударов. Приговор надлежит привести в исполнение немедленно.

Сев сильно побледнел и хватал ртом воздух. Он о таких наказаниях и не слышал никогда, и потому даже не представлял, чего ему ждать. Из ступора его вывел один из приставов, приказавший мальчику раздеться догола и улечься животом на лавку. Теперь у Сева от стыда заложило уши, и из бледного он стал красным как рак. В семьях правоверных полное обнажение считалось страшным унижением, а чтобы еще и перед девчонками!... Он вцепился в свои брюки, но тот же пристав убедительно объяснил ему, что если он не разденется сам, то его все равно разденут насильно, и выглядеть при этом он будет еще более позорно. Пришлось, роняя слезы, снимать с себя все и плестись к лавке, прикрывая руками пах. Едва он улегся, его привязали к ней широким ремнем в районе поясницы, а затем старательно вытянули в струнку, привязав еще за запястья и щиколотки. Один из приставов вооружился розгой.

Сев всегда считал себя стойким парнем и в драках боли не боялся. Впрочем, ему и доставалось куда меньше, чем его противникам. Но то, что обрушилось сейчас на его ягодицы, обжигало не хуже кипятка. Сперва он еще пытался сдерживать крики, но терпения его хватило лишь на десяток ударов. Дальше он уже ревел во все горло, выкрикивал что-то бессвязное, заливался слезами, извивался на лавке, насколько позволяли ремни, рвался из пут, а потом охрип, потерял волю к сопротивлению и лишь жалобно хныкал.

Сев даже не сразу понял, что порка закончилась. Он продолжал судорожно всхлипывать, когда его отвязывали, потом сделал было попытку встать, но тело отозвалось такой болью, что он вновь повалился на лавку. Присутствовавший при наказании врач хотел было вызвать носилки для переноски высеченного, но вышедший из стены Миран сказал ему не спешить, поскольку мальчик, на его взгляд, не так уж сильно пострадал и способен добраться до школьного медпункта и своим ходом. И действительно, когда боль немного поутихла, Сев сумел таки подняться и, хромая при каждом шаге, нагишом поплелся в медпункт. Вся стыдливость в этот момент вылетела у него из головы, думать он мог только о боли. Миран последовал за ним.

Рухнув ничком на стоящую в медпункте кушетку, Сев чуток пришел в себя и стал способен воспринимать обращенную к нему речь, чем Миран тут же и воспользовался, посоветовав мальчику кардинально изменить свое поведение, а не то его ждет повторение неприятной процедуры. Повторения Сев категорически не хотел и потому принялся горячо заверять Мирана, что станет теперь самым послушным мальчиком в школе. Обещал он это настолько искренне, что Миран ему поверил и в награду исцелил все нанесенные розгами повреждения.

Теперь, когда боль окончательно ушла, Сева накрыло осознание того, в каком позорном виде он только что предстал перед одноклассниками. Теперь же все его просто задразнят, а он и стукнуть в ответ никого не сможет, поскольку это грозит ему новой поркой. Его авторитет самого крутого парня пал во прах и восстановлению явно не подлежит. Севу захотелось завыть от безнадежности и жалости к себе, но природное жизнелюбие пересилило. Мальчик огляделся, обнаружил, что в медпункт принесли его одежду, и принялся одеваться, раздумывая, как бы так смыться из школы, чтобы ни с кем не столкнуться по дороге. Своими горестями он мог теперь поделиться только с отцом, хотя и осознавал, что тот не спасет его от гнева Мирана.

Зрелище порки, конечно, потрясло всех присутствовавших при сем школьников. Мелкие хулиганы с ужасом примеривали эту ситуацию на себя и зарекались делать впредь хоть что-то подобное. Многие жалели Сева, хотя четвероклашки дружно заявляли, что так ему и надо. Девчонки постарше, многим из которых прежде ни разу не доводилось видеть голого мальчика, хихикая, обсуждали его стати, сходясь при этом, что для такого мелкого шпендика розог было все же многовато. Правда, учившийся в этой же школе Илав, оценив состояние Севовых ягодиц, тут же заметил, что когда сам он приносил себя в жертву, ему досталось куда хуже, так что и Сев перетерпит.

Отец Сева Ренав Тогрен о проблемах своего сына узнал чуть ли не последним и когда прибыл, наконец, в школу, все уже было закончено. Произошедшее ему категорически не нравилось, но, поразмыслив, он с ужасом осознал, что не может ничего здесь исправить. Уехать из города в Лайбан, как большинство его родственников? Но после того, как он променял истинную веру на сохранность своей собственности, для бывших своих единоверцев он стал отступником, а это еще хуже язычника. И дальше оставаться здесь в качестве адепта стражистской веры? Но какое он тогда имеет право выдвигать претензии своему новому богу? Тот вправе наказывать своих адептов так, как сочтет нужным. Но как-то вступиться за сына Ренав все же посчитал своей обязанностью и потому, увидев Мирана, принялся сетовать на чрезмерность полученного сыном наказания.

- А ведь вам давно жаловались на его поведение, - задумчиво промолвил Миран, - что же вы его вовремя не остановили, чтобы не доводить до такого?

- Да как его остановишь? - сложил руки в молитвенном жесте Ренав. - Вы же знаете, какие здесь были порядки. Никакой возможности проявить свою родительскую власть!

- Ну, теперь такая возможность у вас появилась, - произнес Миран. - Проявляйте, никто и слова вам не скажет. Но если вы так и не сумеете внушить сыну, как надлежит вести себя в обществе, и он опять заработает себе розги, то винить в этом вам придется только себя.

- Ну уж нет, он у меня теперь станет шелковым, - пробормотал Ренав, кланяясь благодетелю и вспоминая, куда он запрятал дедовскую камчу. Если бы теперь у Сева и возникло вдруг желание нарушить обещание, данное Мирану, то отец быстро бы выбил из него эти опасные мысли.

Разобравшись со старшим Тогреном, Миран счел нужным перед уходом дать инструкции и учителям.

- Сегодня был случай исключительный, - промолвил он, - школьникам следовало наглядно продемонстрировать, что им грозит за безобразное поведение, но в дальнейшем, полагаю, подобные мероприятия лучше будет проводить в более приватной обстановке. Да и суд стоит привлекать только при самых серьезных проступках, а с менее серьезными, думаю, вполне сможет разобраться и школьный совет. Разумеется, и наказания за них должны быть не такими суровыми, но все же достаточно чувствительными, чтобы виновный не захотел повторения. Вы в этом лучше разбираетесь - вам, как говорится, и карты в руки. Разрешаю править в этих целях школьный устав.

Даже те педагоги, что были не во всем согласны с Мираном, предпочли оставить свои возражения при себе. Все же показательно высеченный сегодня Сев реально всех достал и не хотелось впредь ощущать свое бессилие перед лицом очередного малолетнего хулигана.