Наводнение закончилось, Кама вошла в берега, но новообразованная ее протока так и не пересохла, поскольку успела пробурить себе достаточно глубокое русло. Делать нечего, пришлось строить мост. Далин строительству не препятствовал, но кроме собственно строителей никого на остров не пускал, шуганув однажды целый ЧОП. Все разом ощутив жуткую боль в голове, бравые охранники не помышляли больше ни о чем, кроме как поскорее убраться подальше. Поразительно, но находившиеся рядом с ними строители при этом никаких дискомфортных ощущений не испытали.
Феоктистов вдруг почувствовал себя очень важной фигурой. Его, конечно, продолжали бомбить всякими указаниями из краевого правительства и даже из Москвы, но он понимал, что если вдруг откажется исполнять какие-то из этих указаний, ему ничего за это не будет. Его нельзя снять, поскольку именно его подпись стоит под договором с опасными вестроносцами, и его даже не смогут задержать по обвинению в коррупции, поскольку все городские правоохранители ему буквально в рот смотрят, а пришлых сюда не допустит Далин. Осознав это, Вадим стал все чаще и чаще посылать указующих куда подальше и вершить дела в городе по собственному разумению.
Осенний призыв в Среднекамске практически провалился, поскольку мало нашлось желающих ехать куда-то служить, когда тут, на малой родине, творится история. Военком при этом даже вякнуть не смел, а полиция отказалась отлавливать уклонистов. Зато желающих пойти служить в городские органы правопорядка оказалось более чем достаточно. Новобранцы не таясь называли себя гвардией Живого огня, мол, они только помогают Далину поддерживать порядок в Среднекамске. Вряд ли он нуждался в их помощи, но лишать иллюзий не стал, причем с дальним расчетом: когда Проксан подрастет, ему действительно может понадобиться собственная гвардия.
В Перми следили за среднекамскими делами со все возрастающим раздражением. Какие-то неведомые космические пришельцы вдруг устанавливают собственные порядки на части территории края, а местное население даже и не думает возмущаться, словно власть оккупантов ему милее. Несколько попыток все же взять обособившийся остров под контроль были отбиты издевательски легко. Ну и как теперь прикажете относиться к Среднекамску? Объявить его оккупированной территорией не получится, поскольку законно избранные органы власти продолжают действовать, а один-два непонятно откуда взявшихся пришельца - это все же не чужеземная армия. Отозвать прогнувшихся под пришельцев чиновников по службе? А взамен тогда кого ставить? Если из местных, то они, может статься, все окажутся такими же, а назначенцев со стороны могут просто не пустить на остров. В отчаянии пермяки обращались за помощью в Москву, и там было уже задумались о спецоперации, но пришелец, именующий себя Попрыгунчиком умудрился проникнуть в Кремль через все кордоны, в том числе в самые важные кабинеты, и красочно обрисовал, что его собратья сделают с теми, кто вздумает атаковать место жительства юного потомка могучего веррительского клана. Своя рубашка оказалась ближе к телу, и силовикам приказали впредь даже не заикаться ни о каких спецоперациях в Среднекамске, мол, не буди лихо, пока оно тихо! Но признавать наличие фактически неподконтрольного краевым и даже центральным властям города тоже было никак нельзя, и потому было принято решение просто замалчивать все, что связано со Среднекамском. Живут там какие-то люди по собственному разумению, ну и пусть себе живут, главное, чтобы к соседям со своими обычаями не лезли. Забыть постарались и о пребывающих там пришельцах, и о необыкновенном младенце Проксане, из-за которого вся каша и заварилась.
Краевые власти отступились от Среднекамска, лишь выговорив себе право держать там постоянного представителя губернатора для целей координации действий разных государственных служб без права вмешательства в сам процесс управления. Он же, разумеется, должен был и информировать Пермь обо всем, что происходит на острове. Феоктистов согласился, Далин тоже не возражал, и вскоре в довольно скромном особнячке на окраине города поселился некий Егор Переверзев, не так давно уволившийся со службы в ФСБ в связи с переходом на работу в аппарат пермского губернатора. Новосел регулярно посещал кабинеты городских руководителей, в свободное время бродил по улицам, только к дому Виоритов приближаться не рисковал.
Среднекамские чиновники начали чувствовать себя куда увереннее. Они понимали, что снять их в сложившейся ситуации не могут, поскольку просто некем заменить, и полезнее ориентироваться не на пермское или московское начальство, а не на местную муниципальную власть, неожиданно ставшую здесь главным центром силы. Да, был еще Далин, но он ни в какие хозяйственные дела влезать не собирался, да и поддержанием порядка интересовался только затем, чтобы исключить малейшие угрозы своим родственникам. Мэр все это вполне обеспечивал, и потому жаловаться Далину на Феоктистова было делом совершенно бесперспективным. Таким образом, к концу года Вадим имел вполне подконтрольную ему полицию, лояльного прокурора и других чиновников федеральных ведомств.
С открытием моста через протоку градообразующее предприятие Среднекамска вновь смогло вывозить свою продукцию и ввозить сырье и комплектующие. Бюджет пополнялся, на неотложные городские нужды хватало, и жизнь в целом вошла в норму. Вновь заработал кабельный интернет, в магазины бесперебойно завозились товары, и Среднекамск ничем внешне не отличался бы от других малых уральских городов, если бы не некоторые нюансы.
В начале наводнения Феоктистов больше всего беспокоился о наличии в городе жизненно важных медикаментов и даже готов был при необходимости завозить их вертолетом. Когда вода спала, запасы их немедленно пополнили, но вот спрос на них, кроме самых простых и общеупотребительных, быстро пошел на спад. Оптовые торговцы фармакологической продукцией, разумеется, заметили это и пожелали выяснить, что, собственно, происходит. На поверку выяснилось, что Далин, которому особо нечего было делать, постепенно излечил в Среднекамске всех тяжелых хронических больных и неплохо справлялся с острыми состояниями, едва не оставив без работы врачей городской больницы. Ну, если быть точным, работать-то они продолжали, но теперь в основном у него на подхвате. Оздоровленное население в дорогих лекарствах больше не нуждалось, отсюда и исчезновение спроса на таковые. Вопросы типа "кто ему разрешил без медицинского образования лечить людей" в Среднекамске никто задать бы и не рискнул, а поднимать их за пределами острова означало только зря сотрясать воздух. Вот просто есть на Каме город, в котором это позволено, и примите это как данность.
Но если кому-то выпало такое счастье, а где-то рядом такого не добиться ни за какие деньги, то немедленно возникнет поток страждущих, которым остро надо переселиться туда, где их заболевания лечат. Самые жалкие халупы в Среднекамске вдруг резко выросли в цене. Покупатели городского жилья готовы были вселяться куда угодно, чтобы потом на законных основаниях лечь в городскую больницу, встретиться там с Далином, быть излеченным его вестрой, а там уж можно и возвращаться по месту постоянного проживания, продав жилье новым претендентам. "Медицинское паломничество" стало настолько популярным, что увлекло даже иностранцев, а разъезжаясь из Среднекамска, они разносили по своим странам и весям слухи о городских порядках и, главное, о живых богах. Далин бурчал уже, что его одного не хватит, чтобы излечить всех землян, но от целительской практики пока не отказывался.
В Москве никак не могли сойтись во мнении, что представляет из себя Далин: реальную угрозу, которую надо сторониться, или ценный бесплатный ресурс, которым грех не воспользоваться. Удручало, что он шага не делает за пределы Среднекамска, а ехать ради лечения в это захолустье, да еще в частном порядке, желающих было мало. Может, хоть гостиницу там какую фешенебельную построить для комфортного лечения? А вот в том, что слухи непременно привлекут в Среднекамск агентов самых разнообразных разведок, никто здесь даже и не сомневался, в результате Переверзеву пришлось отслеживать и проверять чуть не всех приезжих иностранцев. Умные люди догадались убедить Далина, что разведчики - это всегда угроза, какими бы они там хворыми ни были, что они не только им самим, но и маленьким Проксаном могут ни на шутку заинтересоваться. Эти аргументы вестроносца проняли, а поскольку читать мысли всех своих пациентов для него труда не составляло, некоторые гости стали изгоняться с острова немедленно после излечения, да еще и с оповещением об их намерениях ФСБ. Далин мог бы и сам с ними разобраться, но ему претило убивать собственных пациентов. Зачем тогда старался-то, спрашивается?
Если медицинские дела готовы были примирить власти с автономным существованием Среднекамска, а все финансовые потоки в городе находились пока под надежным банковским контролем, то возникшая правовая неопределенность продолжала их нервировать. Если из Среднекамска никого силком не вывезешь, то туда станут стремиться все разыскиваемые преступники. Установить кордон на мосту? Так можно и по реке приплыть, на Каме пока катеров пограничной охраны не водится. А если что-то подобное и завести, то где гарантия, что тот же Далин не воспримет это как угрозу вооруженного вторжения и не предпримет превентивные меры? Решили пока оставить все как есть, регулярно посылая при этом в полицию Среднекамска списки разыскиваемых лиц. Далину и самому преступники под боком не нужны, авось и прикажет вышвырнуть их с острова.
Самую большую проблему создавали предстоящие выборы. Ну, свою городскую думу и мэра горожане Среднекамска как-нибудь выберут сами, а вот как быть с выборами краевых органов власти, Государственной Думы и Президента? Не открывать там избирательные участки, это все равно что признаться, что ты не контролируешь данную территорию, а если открыть, то как там агитировать, да еще придется смириться, что у тебя нет никакого влияния на местные избирательные комиссии, которые придется комплектовать из горожан, лояльных разве что тому же Феоктистову, но никак не центральной власти. В итоге решили, что лучше проиграть выборы в Среднекамске, чем признавать отсутствие контроля над ним. В конце концов, в девяностые годы в России и не такое случалось. Чечня, вон, вообще одно время жила как независимое государство, не устанавливая при этом границ и не будучи признанной таковым со стороны центральной российской власти. Вот и сейчас нет официально никакого автономного Среднекамска, даже если его обитателям позволено больше, чем любой другой российской территории.
Прилюдная порка юного лихача Валеры Игнатьева произвела серьезное впечатление на жителей Среднекамска. Мало того, что другие скейтбордисты перестали столь безоглядно кататься по улицам, рискуя сшибить прохожих, так еще и рухнул психологический барьер, запрещающий наказывать малолетних хулиганов подобным образом. Полиция инициативы не проявляла, так что подвижки начались с низов, исключительно в частном порядке.
К банщику Семенову, зарекомендовавшему себя в качестве умелого экзекутора, потянулись матери с просьбами преподать урок их отбившимся от рук сыновьям. Некоторые из мелких пакостников даже в школу еще не ходили и столь серьезной порки явно не заслуживали, но у Василия были для них в запасе и обтрепанные, не столь сильно пробирающие веники, и разные ремни, и, пока еще не кончилось лето, жгучая крапива. Даже та самая знаменитая лавка, сработанная на заказ для порки Игнатьева, оказавшись бесхозной, была перенесена в здание городской бани и заняла свое место в мужском предбаннике. Теперь ее частенько использовали по назначению.
Любой труд должен оплачиваться, и Семенов ввел таксу на порку ослушников в зависимости от возраста наказуемого и серьезности проступков. Провинившегося в назначенное время приводили в баню, помогали ему раздеться догола (если сам не хотел) и передавали в руки банщика вместе с платой. С этого момента учесть пацана была предрешена. Для начала его заставляли вымыться с ног до головы, загоняли в парилку, поскольку распаренное тело становится чувствительнее, а когда он от пара малость одуреет и утратит готовность к сопротивлению, начиналась собственно порка, причем тут у Семенова были неограниченные возможности для импровизации.
Для дошколят и младшеклашек наказание летом почти всегда начиналось с крапивы. Василий сжимал оба их тоненьких запястья одной своей левой ручищей, заставлял задрать руки над головой, а то и приподняться на цыпочки, после чего нахлестывал их пучком крапивы по всем чувствительным местам, пока мелкий шкет не наревется и не начнет умолять о прощении. Для самых маленьких и не сильно провинившихся наказание на том могло и закончиться, остальных ждала лавка, связывание в лягушачьей позе, охаживание ремнем или детским мартинетом по филейным частям до багровой красноты и, в случае самых серьезных проступков, немного розог. Тут уже и самые стойкие начинали каяться и клятвенно обещать никогда больше не совершать ничего подобного.
С десятилетками и теми, кто постарше, Семенов обходился суровее. Подросток после парилки сразу попадал на лавку, надежно на ней фиксировался, после чего его можно было без особых проблем обрабатывать всеми доступными орудиями наказания. Крапива здесь тоже нередко пускалась в ход, но только в качестве закуски перед основным блюдом. Потом неизменно шел в дело ремень или мартинет, пока ягодицы наказуемого не становились раскаленными на ощупь, после чего экзекутор обязательно переходил к розгам. Даже не за самые серьезные проступки полагался минимум десяток ударов, а за воровство или курение могло влететь и полсотни. В любом случае порка прекращалась не раньше, чем наказуемый разревется. "Стойких оловянных солдатиков" Василий не выносил и всячески старался сломать, нанося удары сильнее и по самым чувствительным местам, например между ягодиц. Тут уж не выдерживали и самые упрямые.
С началом осени крапива пропала, но взамен ее в городском секс-шопе Семенов приобрел мягкую плетку, которой сколько ни бей - кожу не рассечешь, хотя больно будет, и разогревал ей провинившихся от души перед основным наказанием. Надо ли говорить, что для всех среднекамских мальчишек баня вскоре стала самым страшным местом в городе. Даже если ты не чувствуешь за собой серьезной вины и просто пришел туда с отцом попариться, ты никогда не можешь быть уверен, что родитель вдруг не вспомнит про какой-то твой давний косяк и не сдаст тебя после парилки жуткому банщику на расправу.
Разумеется, некоторые из наказанных по старой привычке бросились жаловаться на побои, вот только никто почему-то не спешил теперь прислушиваться к их стенаниям. Опекунская служба словно испарилась и перестала изымать детей из семьи. Ходили слухи, что ее разогнал лично Феоктистов, когда какая-то ретивая опекунша попыталась вступиться за права высеченного Валерия Игнатьева и даже заикнулась, что неплохо бы проверить условия проживания в семье Виоритов. Поняв, какую беду может принести одна инициативная дура, мэр для профилактики поувольнял всех. Полицейские, узрев иногда своих постоянных клиентов, жалующихся теперь, как жестоко с ними обошлись, говорили порой, что тем еще мало досталось и что будь на то их воля, этим пакостникам не один день приходилось бы спать исключительно на животе. Городской прокурор, тот просто не желал замечать столь явных нарушений закона, а точнее, почитал теперь за законы указания Далина. Раз даже юных вестроносцев, практически живых богов, считается полезным наказывать розгами, то для простых смертных и подавно никаких ограничений в этом деле быть не может, разве что за исключением слабого здоровья, но и тут Далин, если вдруг потребуется, подсобит. Ну и кому теперь прикажете жаловаться? Не Далину же, который тут теперь самый главный и которой, собственно, и ввел этот обычай в оборот!
Плачь-не плачь, а лучше самому научиться следить за своим поведением, чтобы не попасть под розги! У некоторых малолетних шалопаев вдруг неожиданно прорезалась сила воли, удерживающая их от нехороших поступков. Другие стали элементарно бояться еще один раз попасть под розги. Воспоминания о нестерпимо болящей попе мигом расхолаживали, когда их подмывало совершить очередную пакость. Нашлось, правда, и несколько неисправимых, которых никакие розги не могли отвратить от антиобщественных деяний, но и на них нашлась управа в виде все того же Далина. Надавить вестрой так, чтобы жутко заболела голова, внушить ужасные галлюцинации, от которых самостоятельно не избавишься и напоследок пригрозить навсегда свести с ума - тут сломаются и самые стойкие.
Когда пацанов Среднекамска в массовом порядке заставили вести себя прилично, родители стали мечтать о том, чтобы как-то окоротить и чересчур отвязных девчонок, которые и курили теперь куда чаще своих сверстников, и матом порой ругались так, что уши вяли. Семенов тут уже помочь ничем не мог, но в той же городской бане нашлась пара крепких и решительных банщиц, готовых взять на себя аналогичные функции. Таким образом, уже с зимы среднекамских красавиц тоже повлекли на расправу и равноправие полов восстановилось. К лету в городе уже с ужасом вспоминали о тех временах, когда здесь запрещено было пороть детей.
Тем же летом Проксан научился ходить и вышел на первую в своей жизни прогулку. Надо сказать, что он с рождения не признавал пеленок и вообще какого-либо стеснения в движениях. Одежда призвана спасать от холода, но ему и холодно никогда не было. Вестре было тесно в его маленьком тельце, и она не только его согревала, но и источалась вовне, поднимая температуру окружающего воздуха. Естественно, и гулять он вышел голым, наглядно иллюстрируя давно известный тезис, что лучшая одежда для младенца это его собственная кожа. Лето на Урале выдалось жарким, и родители других карапузов, глядя на маленького вестроносца, тоже пришли к выводу, что незачем кутать своих детишек, когда погода позволяет. Простуда, насморк? Когда рядом был Далин, этого уже никто не боялся. В Среднекамске больше не умирали от болезней, разве что от общего одряхления организма при глубокой старости и потери желания жить. Ну да, когда душа жаждет расстаться с телом, тут уже никакая вестра не поможет.
Среднекамск все более заметно начинал отличаться от других российских городов, приобретая некоторые черты веррительских колоний, где равнодушно взирают на соседние государства с их бурной политической возней, где люди всегда сыты и здоровы, где ценится естественная людская красота, где детвора может рассчитывать на отеческое внушение, смиряющее ее природные буйные порывы, но одновременно и на защиту от чужих посягательств, в том числе и со стороны сверстников. Можно, конечно, подраться по взаимному согласию, испытывая свою силу, но нельзя травить более слабого и уязвимого или целой компанией - кого-то одного. Бояться допустимо только Бога или того, кто его замещает, но никак не собственного соседа. Все эти давно подзабытые истины вновь внедрялись в сознание горожан, особенно юного поколения.
Сами среднекамцы даже не особо ощущали эти изменения и порой удивлялись, когда приезжие начинали говорить, какие у них тут спокойные и доброжелательные дети. Но когда кому-то из горожан доводилось выбраться из города по делам или на отдых, они, наконец, осознавали всю разницу жизни тут и там и возвращались в родной Среднекамск с большим облегчением. Кому-то, правда, надо было уезжать и на больший срок, в основном на учебу. Хорошее образование в городе по-прежнему ценилось, но уже не как билет в более перспективные места обитания, а как возможность с большей пользой приложить свои силы на малой родине. Идеалом эрудита для молодежи стал изредка появляющийся здесь Попрыгунчик, действительно знавший все обо всем на свете и готовый делиться этой информацией. Вокруг него одного могла бы сложиться целая академия по примеру Аристотелевской, вот только не любил он сидеть на одном месте, предпочитая постоянно странствовать по разным мирам и так утолять свою жажду познания. Завести же собственный ВУЗ Среднекамску было, увы, не по карману, да и нужное для этого количество студентов тоже не набрать.
Итак, молодые люди уезжали учиться, впитывая знания и обычаи больших городов, но и сами распространяли слухи о жизни в Среднекамске, о вестроносцах и о малолетнем живом боге, которому суждено в будущем стать покровителем всей планеты Земля. Их истории слушали как настоящие сказки, во многое не веря, хотя и понимая, что не на пустом месте все это основано, ведь действительно же там, в Среднекамске, каким-то образом исцеляли все существующие на свете болезни, и свидетелей тому было уже более чем достаточно. Так что же там такое на самом-то деле, земной рай? Взглянуть бы хоть одним глазком, но не факт, что пустят, да и временный переезд стоит очень дорого. Но легенда о городе, где правят живые боги, грела души и потому расходилась все шире, даже если и не было рядом непосредственных свидетелей.
Образ Среднекамска, складывающийся во внешнем мире, в свою очередь влиял на самих горожан. Хотелось соответствовать легенде, быть более доброжелательными, чем есть на самом деле. Пусть приезжие подивятся. Вот в этой атмосфере всеобщей умиротворенности и рос маленький Проксан.
Едва научившись ходить, Проксан начал проявлять неудержимую тягу к открытому огню. Явно не из-за того, что искал тепла. В Среднекамске давно уже было введено газовое отопление, и даже в домах частного сектора почти не встречалось печей, так что проявлять свои склонности в родительском доме ему было затруднительно. К его счастью Виоритов теперь охотно приглашали в дома местной элиты, а там кое-кто, следуя заграничной моде, соорудил себе настоящие камины. Вот во время одного из таких гостевых визитов все и началось.
Хозяева дома в гостиной вели светскую беседу с четой Виоритов. Далин присутствовал тоже, но в качестве молчаливого стража, поскольку разговорчивостью никогда не отличался и уж тем паче не испытывал ни малейшей тяги к подобному малосодержательному трепу. Маленький Проксан возился на роскошном ковре, изучая его узоры, но вскоре это занятие ему наскучило, и он пополз на четвереньках к разожженному камину. Мария обнаружила это, когда сынок уже засунул туда ручонку и с интересом ощупывал горящие угли. От порыва срочно ринуться его спасать ее удержал Далин, с не меньшим интересом наблюдавший за манипуляциями младшего родственника.
- Он же сейчас обожжется! - выдохнула Мария.
- Ежели обжегся бы, уже бы заорал, - резонно возразил Далин. - Но как может огонь повредить тому, кто сам есть огонь?
- Хотите сказать, что я родила сгусток плазмы?
- Ну, не так чтобы прямо сгусток, но в каждой его клеточке в избытке присутствует вестра, и потому все его тело во мгновение ока действительно может перейти в плазменное состояние, а потом быстро восстановить свой исконный статус. Вот только он еще об этом не подозревает. Я сам начал этим заниматься лет, наверное, в десять, не раньше, потому что раньше не я управлял своей вестрой, а, скорее, она мной. Но подсознательное родство с огнем ощущал, сколько себя помню.
То, о чем сейчас говорил Далин, Мария пока никак не могла соотнести со своим малышом, никакого воображения ей на это не хватало, но она вынуждена была признать, что огонь никак не вредит Проксану. Карапуз тем временем оторвался от головешек и пытался управлять непосредственно языками пламени, которые как привязанные тянулись за его ручонкой, при этом малыш счастливо смеялся. Даже мужчины оторвались от беседы, чтобы поглазеть на это диво.
- Значит, точно живой бог растет... - тихонько промолвил Сергей, который, несмотря на все уверения Далина и Попрыгунчика, пока еще в этом сомневался.
- И лучше бы об этом никто не знал за пределами этого дома, - прокомментировал его собеседник. - Ребенок, настолько легко повелевающий огнем, кому-то может показаться смертельной угрозой. Откуда людям знать, что у него там в головенке еще варится? Возьмет, да и пустит красного петуха! У нас же тут еще куча домов деревянных, а пожарная охрана сами знаете какая.
- То, что сам разжег, легко можешь и потушить, - возразил Далин. - Вестра может путешествовать в обе стороны. Мы выводим ее в этот мир, но можем же и увести...
- А он разве это умеет? - кивнул хозяин дома на веселящегося младенца.
- Покамест вряд ли, - признал Далин.
- Вот то-то и оно...
К счастью, маленький Проксан сам еще ничего не поджигал, но с неизменным любопытством тянулся к тому, что подожгли другие. К горящей прошлогодней траве, например. Или к мангалу, на котором жарили шашлыки. До последнего ему, правда, было не дотянуться, но он непременно хотел туда забраться, схватился за подставку, каким-то чудом (или вестрой) сумел ее раскачать, и в итоге опрокинул все содержимое мангала на себя. Ни малейшего вреда это ему, конечно, не принесло, но от сажи его потом отмывали долго.
Проксан рос, и решено было понемногу вводить его в общество. Казуса, приключившегося с Энэджетом, когда он отправился играть на детскую площадку, а все ее обитатели стали в ужасе разбегаться при его появлении, в данном случае можно было не опасаться, поскольку юный вестроносец и силой такой пока еще не обладал, и репутацию ему сумели создать вполне приличную, как мирного и незлобивого мальчика, а что с некоторыми странностями, так на то он и вестроносец. Своих первых приятелей Проксан обрел в детской песочнице на соседней улице, куда его водили гулять. Дружки ему понравились, а вот строительный материал - нет, слишком уж сыпучий. Другой бы догадался смочить его водой, но Проксану оказалось ближе иное решение. Он просто спекал песок в некое подобие камня, и городским службам потом приходилось гадать, куда эти новоявленные "скульптуры" девать, поскольку сами они вряд ли разрушились бы и на сувениры тоже не годились из-за своего крайне убогого вида.
Если мода на долговечные детские куличики не прижилась, то летний дресс-код для среднекамских малышей стал складываться под влиянием Проксана. Пока жарко, ходи исключительно голышом, а как станет холодать, нацепи на себя что-нибудь шерстяное или даже меховое. Сам юные вестроносец, понятное дело, ни в каком утеплении не нуждался, но позволял себя одеть из солидарности с друзьями, главное, чтобы не было нижнего белья и нигде ничего не жало.
Случались, однако, и неприятные происшествия, когда Проксан слишком тесно контактировал со своим любимым огнем и на нем внезапно загоралась одежда. Тут-то становилось понятно, что любовь Проксана к наготе это не блажь какая, а подсознательное стремление избежать неприятностей, ведь одежда имеет свойство сгорать, а это убыток, даже если сам он остается при этом невридим. А вот что заставляло его сверстников и сверстниц, а точнее их мам, следовать введенной им моде? Скорее всего, желание подольститься к будущему властителю, пока он еще мал и доступен для общения, ведь известно, насколько долго помнится потом детская дружба.
Сам Проксан о подобных материях пока не рассуждал. Он жил как бы в окружении собственной свиты, в целом разделявшей его взгляд на мир, и существовать так ему было вполне комфортно. Непонятки случались, только когда в его ближний круг попадал ребенок, приехавший из-за пределов Среднекамска и не успевший еще проникнуться местными традициями.
Коля Лансков попал в город на Каме, когда тяжело заболела мать, а врачи давали очень плохие прогнозы на ее исцеление. Слухи о чудесном целителе, обретающемся в Среднекамске, давно уже разошлись по стране, и надежда оставалась лишь на него, вот только было известно, что он никогда не покидает города и принимает только местных жителей, поэтому страждущие исцеления из других мест земного шара вынуждены были на время покупать себе квартиру или какой завалящий домишко в Среднекамске, чтобы потом продать его таким же бедолагам. Поступила так и семья Лансковых.
Мать легла в больницу, отец не мог бросить работы по прежнему месту жительства, так что приглядывать за Колей пришлось соседке, с которой удалось договориться за небольшую мзду. Держать шустрого мальчугана на привязи она точно не собиралась, так что Коля внезапно получил невиданную им раньше свободу передвижения, которой и не преминул воспользоваться. Будучи от природы общительным, он вызнал у своей няньки, где тут находится ближайшая детская площадка, и отправился туда знакомиться с местными сверстниками.
Площадку он отыскал легко, но там Колю ждал культурный шок. Лето, конечно, стояло жаркое, и мальчик сам легко согласился бы обойтись без майки и даже без сандалет, но к своим шести годам он уже твердо усвоил, что оставаться на людях без трусиков стыдно, а тут горку и конструкции для лазания оккупировала совершенно нагая компания его ровесников, причем мальчишки не стеснялись девчонок и наоборот! Коля ощутил себя здесь белой вороной, но играть хотелось, и он все же решил подойти.
Его не прогнали, хотя, конечно же, сразу же пристали с вопросами, откуда он такой взялся. Пришлось признаться, что приехал вместе с матерью, которая сейчас в больнице, и, наверное, скоро уедет, когда она выздоровеет. История эта здесь никого не удивила, а самый высокий мальчик в компании с пышной копной черных волос на голове еще и стал утешать Колю, что, дескать, выздоровеет обязательно, поскольку его родственнику даже мертвых случалось исцелять.
Родственнику?! Знаменитый на весь мир целитель Далин, выходит, родственник вот этого черноволосого? Столпившиеся вокруг мальчишки дружно подтвердили, что да, так оно и есть, более того, Далин и обретается-то в их городе только ради Проксана, а когда тот вырастет, улетит обратно на свою планету.
Итак, черноволосого звали Проксаном, и он был явным лидером всей этой компании и главным заводилой в играх. Другие ребята внимали каждому его слову и чуть ли не смотрели в рот. Он благосклонно согласился принять Колю в игру, из чего юный Лансков резонно сделал вывод, что отныне стал своим для всех этих пацанов.
Игры в этой компании практиковались, на взгляд Коли, даже излишне буйные, но он изо всех сил старался соответствовать. Для начала ему пришлось избавиться от сандалет, поскольку в них труднее было взбираться куда бы то ни было, потом в потасовке на горке за звание Царя Горы ему порвали майку, и, наконец, он обнаружил, что во время дружеской возни все, кому не лень, стараются уцепиться за его трусы, и, холодея от собственной дерзости, избавился от последнего предмета своего гардероба.
Извозился он в тот день так, что мать бы, наверное, в обморок упала, если бы его такого увидела. Когда все устали и пришла пора обедать, Проксан повел свою команду к уличному фонтану, где потом все дружно отмывались. Подобрав свои вещички, но надев лишь трусы, чтобы не шокировать соседку, Коля потопал домой. Так ему, к его немалому удивлению, не влетело даже за порванную майку. Коля сему обстоятельству, конечно, обрадовался, но тут же пристал к няне с вопросами, почему здешние ребята ходят без ничего, а никто им за это даже не выговорит, и кто такой этот Проксан, который всеми ими верховодит?
- Да с Проксана-то все и началось, - улыбнулась няня. - Он еще не родился, когда к нам явился Далин вместе с еще одним вестроносцем, чтобы обеспечивать его безопасность. С тех пор и город наш стал островом, и никаким властям со стороны сюда доступа нет, так что правим собой сами. А Проксан наш такой же бессмертный вестроносец, как Далин, и даже из одного с ним клана, только силу пока не обрел и ни убивать, ни лечить никого еще не может. И моду нагишом по улицам слоняться именно он и завел, а остальные ребятишки собезьянничали. Ну и как им за это выговаривать, если сам живой бог так ходит?
- То есть и я так могу? - поразился Коля.
- А почему бы и нет.
- А вот я там еще у одного мальчика полоски на попе заметил, это что? - решился задать Коля еще один интересующий его вопрос. Спрашивать об этом самого полосатого он почему-то постеснялся.
- А это он, видать, крепко нашкодил, - предположила няня. - Может, камнем в кого запустил или стекло расшиб, а там рядом люди были, или стащил что-нибудь, ему не принадлежащее, вот его за это и попотчевали розгами в городской бане.
Тут глаза у Коли натурально полезли на лоб, и он долго еще допытывался у няни, что такое розги, и как ими потчуют, и почему именно в бане. Та его любопытство постаралась удовлетворить, а под конец сказала, что если Коля будет хорошим мальчиком, то никогда сам розог не попробует. Ну, хоть так утешила. Хотя очень скоро юному Ланскову предстояло убедиться, что играть с Проксаном это все равно что играть с огнем.
К шести годам Проксан проникся мыслью, что если рядом нет огня, то надо иметь возможность в любой момент вызывать его самостоятельно. Конечно, если повысить температуру до нескольких сотен градусов, то можно легко поджечь любую деревяшку, но для этого истекающей из него вестры пока не хватало, или он просто не умел еще ею управлять. Но Попрыгунчик в его присутствии как-то мельком обмолвился, что существуют горючие смеси, способные запылать даже при комнатной температуре, ну, или немного выше комнатной, чтобы они не воспламенялись произвольно при каждом удобном и неудобном случае. Услышав такое, Проксан, конечно, возмечтал где-нибудь их найти, а если не удастся, то научиться делать самому.
У кого бы узнать? Попрыгунчик, конечно, знает все, только он не скажет, а окружающие Проксана люди были, к сожалению, в химии не сведущи. Вот только они на свою голову уже научили его читать, а какой грамотный современный мальчишка не умеет войти в интернет и поискать там нужную информацию? Проксан и стал искать. Поисковики, конечно, выдавали много всякой мути, а то, что удавалось найти, было переполнено всякими научными терминами, мальчику пока совершенно непонятными, но в упорстве ему было не отказать, и он раз за разом искал статьи, расшифровывающие это непонятное, и так маленькими шажочками продвигался к заветной цели.
Наконец, юный химик определил состав смеси, которую можно было бы создать своими собственными руками. Где взять нужные ингредиенты? Да в химическом кабинете соседней школы, куда ему еще рано было ходить по возрасту, но куда его беспрекословно пропускали, поскольку он умел быть очень убедительным (ну, то бишь, уже начинал помаленьку, пока еще бессознательно, пользоваться своими веррительскими способностями). Заодно уж он позаимствовал там и несколько пробирок для своих опытов.
Не будь Проксан бессмертным, его эксперименты могли бы плохо для него закончиться. Но поскольку вестра всегда его спасала, он упрямо не обращал внимания на всякие там мелкие неприятности вроде микровзрывов и самопроизвольных возгораний, пока экспериментальным путем ни определил нужную пропорцию ингредиентов в своей смеси. Ну вот, кажется, уже и не взрывается и даже не норовит загореться прямо в руках, но если малость подогреть, то очень красиво воспламеняется.
Гордый своими успехами малолетний исследователь конечно же не мог не похвастаться своей компании результатами собственного труда. Пробирки со смесью ходили по рукам, порошок из них отсыпался и загорался под легким воздействием Проксана. Когда подошла пора расходиться по домам, одной из пробирок юный верритель так и не досчитался, но не слишком о ней пожалел и искать не стал. Может, выронили случайно в траву. Ну, не беда, кто-нибудь тогда найдет и вернет в ту же школу.
На самом деле та пробирка досталась Коле Ланскову. Его настолько впечатлило, как там все красиво горит, что он припрятал ее в траве, а потом вернулся, отыскал и понес домой, зажав в кулачке. Он почему-то был уверен в безопасности ее содержимого, ведь в его руках там ничего не горело, а только в присутствии Проксана. А как же он тогда сам ее поджигать будет? Да в чем проблема, просто горящую спичку поднесет!
Но как же часто всякие нелепые случайности приводят к катастрофическим последствиям! Няня Коли как раз что-то пекла, на кухне было жарко натоплено, и он по привычке сунулся туда перехватить до обеда какой-нибудь пирожок. Пробирка мешала, и он выложил ее на кухонный стол, тут же о ней позабыв. К великому счастью их с няней не оказалось на кухне, когда прогремел взрыв. Полыхнуло так, что занялись шторы, обгорела краска на стенах, повалил черный дым, и пришлось вызывать пожарных, которые не только справились с огнем, но и отыскали осколки той самой пробирки, что послужила причиной возгорания.
Оправдываться было бесполезно. Он знал ведь, что эта пакость самовозгорается при нагревании, он собственными руками притащил ее в опасное место и бросил там без присмотра! Конечно, создал эту жуткую смесь Проксан, но он же ее Коле не дарил, Коля сам ее фактически похитил, то есть, получается, он теперь и террорист, и вор! Едва его стали спрашивать о происхождении пробирки, как он тут же во всем признался и ударился в слезы. Чистосердечное раскаяние, конечно, смягчает ответственность, но в Среднекамске к опасным детским шкодам относились безо всякой жалости, особенно если эти шкоды как-то могли угрожать семейству Виоритов, а Коля, к несчастью, был теперь в компании Проксана. Тревожить столь важное семейство пожарные не стали - Далин, небось, и так все узнает и сам разберется с опасными увлечениями малолетнего родственника. Коля слезно просил ничего не говорить маме, пока она в больнице, и ему тоже пошли навстречу, зачем нервировать тяжело больного человека. С главой семейства Лансковых удалось связаться с большим трудом, но он не мог сорваться с работы, чтобы разбираться с грехами сына на месте преступления, и предложил его няне наказать мальчика по собственному усмотрению, только пусть и дальше за ним присматривает. Ну а как в Среднекамске наказывают детей за подобные шкоды, Коля уже знал от той же няни и совсем не удивился, что завтра его ждет визит к банщику.
Знать-то он, конечно, знал, вот только его настроение это знание отнюдь не улучшало. Мальчик провел тревожную ночь, несколько раз просыпаясь из-за кошмарных снов, а наутро был квелый, и еда не лезла ему в горло. Но переживай - не переживай, а расплачиваться придется все равно, тем более, когда реально виноват, и Коля, смирившись с неизбежным, позволил няне отвести его в городскую баню и сдать там на руки банщику Семенову, которого та почтительно именовала Василием Георгиевичем. Заодно банщик получил плату, и Коля понял, что порки теперь не избежать. После этого няня ушла, оставив мальчика наедине с экзекутором.
Приказание снять с себя все Коля быстро исполнил, поскольку на нем и были-то одни трусики, но дальше замер в сомнениях. Он почему-то был уверен, что его сразу поведут сечь, и все искал глазами розги, которых тут почему-то не было, хотя знаменитая лавка была. Но банщик, по-видимому, считал, что в этом месте главное - мытье, а потом уже все остальное, и для начала отправил Колю отмываться от уличной грязи. В настоящей бане Коля еще не бывал ни разу, дома его мыли в ванне, и окружающая обстановка показалась ему очень непривычной. Сам он нормально промыться, конечно, еще не мог, и Семенову пришлось ему помогать, но когда Коля был уже отмыт до хруста, его погнали в парилку и заставили улечься на полку. Там был и горячий пар, и распаренный в кадушке березовый веник, которым его отхлестали, что называется, с головы до пят. Это было не слишком больно, где-то даже приятно, и Коля только попискивал при шлепках. Когда он совсем уже сомлел от пара, его окунули с головой в бочку с холодной водой и тем самым привели в чувство.
Во время банных процедур Коля успел выбросить из головы, что дальше его ждет наказание, но реальность оказалась весьма суровой. Его лишь слегка обтерли полотенцем, после чего вывели в предбанник и сказали вытянуть руки над головой. Коля доверчиво это проделал, после чего оба его запястья оказались накрепко схвачены широкой ладонью Семенова. В другой руке банщика внезапно оказалось несколько крапивных стеблей, которыми он принялся методично нахлестывать Колю и спереди, и сзади, и по ногам, и по попе, и по спине, и по груди, и по животу, короче, везде, куда только мог дотянуться. Коля отчаянно визжал от жгучих прикосновений, дергался, извивался, пытался вырваться из захвата, но его в ответ потянули вверх, так что стоять приходилось на цыпочках. Наконец, весь красный и зареванный, он был отпущен, но, как выяснилось, только затем, чтобы попасть на знаменитую лавку.
Похоже, про вину Коли банщику наговорили с три короба, поскольку он счел проступок приезжего мальца особо серьезным и одной лишь крапивой не искупаемым. Коля узнал, наконец, что такое поза лягушонка: это когда тебя кладут на лавку животом, привязывают к ней за поясницу, ноги заставляют широко развести и согнуть в коленях, после чего привязывают за щиколотки к той же лавке, то же делают и с руками, которые связывают под лавкой за запястья.
В таком распяленном виде чуть успокоившийся Коля со страхом ждал обещанных розог, но Семенов решил начать с мартинета - легкой семихвостой плетки на жесткой рукояти, которой во Франции было принято воспитывать непослушных собак, а в прежние века - и детей. Концы этой плетки при ударах завивались вокруг бедер и ягодиц мальчика, проникая в самые укромные места и доставляя такую боль, что она казалась хуже, чем от крапивы! Коля изревелся весь, а ягодицы его к концу этого этапа экзекуции раскалились, что твоя печка.
Вот тут-то, наконец, и подошла очередь розог. Учитывая тяжесть проступка, Семенов решил выдать негоднику полтора десятка ударов. Столько еще не доставалось здесь ни одному мальцу дошкольного возраста, поскольку просто повода не было. Хорошо вымоченные ивовые прутья хлестали так, что Коле казалось, его сейчас просто разрубят напополам! Боль после этих ударов не уходила, а только накапливалась, и последние из них, попадавшие по уже настеганным местам, казались особенно невыносимыми. Как ни удивительно, банщик при этом умудрился обойтись без просечек, и жестоко высеченный Коля довольно быстро пришел в себя по окончании экзекуции и ушел из бани собственными ногами, хотя рубцы от розог по-прежнему болели и боль эта только усиливалась, когда к ним прикасалась ткань трусиков.
Когда Колю вели домой, ему казалось, что весь город сбежался посмотреть на него выпоротого. Ему было стыдно поднять глаза, да и слезы на них не просыхали всю дорогу. Очутившись в своей комнате, он тут же повалился на кровать и выплакался, потом заснул до следующего утра, хотя и крапивные укусы еще зудели, и рубцы продолжали побаливать, хоть уже и гораздо меньше.
Утром Коля обнаружил, что ему больно присесть и завтракать придется стоя. Няня, однако же, его приласкала и дала понять, что все свои прегрешения он искупил.
Идти к приятелям на детскую площадку было страшновато, но сидеть дома было скучно, и Коля все же пошел. К его удивлению, никто его там не дразнил, а, напротив, поздравляли с "боевым крещением" и с интересом подсчитывали количество полосок на его ягодицах. Как тут же выяснилось, никто из этих мальчишек столько зараз не получал, так что их отношение к претерпевшему все это граничило даже с восхищением.
Проксан был хмур и прятал глаза. Оказалось, у него вчера состоялся разговор с Далином по поводу горючих смесей, во время которого юному веррителю прямо было сказано, что его приятель пострадал в том числе и из-за его безответственности. Проксан даже было вякнул, что готов разделить с Колей Лансковым его порку, но Далин отрезал, что каждый должен расплачиваться за собственную глупость, что для Проксана эти розги будут все равно что комариные укусы, так что пусть он лучше страдает морально, а ко всяким воспламеняющимся веществам больше не прикасается, пока не наберется ума. Сколько лет ему теперь предстоит "набираться ума", Проксан так и не понял и потому впал в уныние. Ну и главное, он просто не знал, как загладить свою вину перед Колей.
Впрочем, Далин сделал это за него. Он полностью излечил Колину мать, и к концу лета счастливое семейство Лансковых покинуло Среднекамск, продав свою квартиру новым страждущим.
Традиционно веррители в своих колониях никаких школ не открывали, передавая детям всю необходимую им информацию мысленным путем. Вот только Далин понимал, что учитель из него никакой, а Попрыгунчик заглядывает в Среднекамск ненадолго и никаких систематических занятий Проксану тоже обеспечить не сможет, разве что донесет до мальца специфические знания о сущности самих веррителей и контролируемой ими обитаемой части Вселенной. Между тем, будущему земному властителю не худо было бы прежде всего разбираться именно в земных делах. Ну, стало быть, пусть идет в местную школу, которая именно этому и обучает, благо и все его приятели по детским играм поступят туда же.
Проксан тоже был не против приступить к учебе и возможностями соседней школы уже успел попользоваться вовсю, вот только расставаться со своей беззаботной вольницей жаждал не слишком, а больше всего его раздражала необходимость носить какую-то там форму. Он изначально привык к полной наготе, считал это своим естественным состоянием и не прочь был распространить эту моду и на новое свое место обитания. Далин замаялся его переубеждать и позвал на помощь Попрыгунчика. Последнему не привыкать было вести переговоры и с более упертыми собеседниками, чем юный Проксан. Он сумел внушить мальчугану, что тот теперь уже большой мальчик и должен выглядеть солидней, а не то все так и будут относиться к нему, как к неразумному младенцу. Поверив, что одежда прежде всего подчеркивает статус своего владельца, Проксан его увещеваниям внял и согласился отныне ходить в костюме. Ну, кроме физкультурных занятий, естественно. Там ведь прежде всего требуется, чтобы одежда не стесняла движений? Ну так его и не будет ничего стеснять!
Уступив в вопросе с одеждой, Проксан взамен потребовал, чтобы всех его приятелей и приятельниц записали в один с ним класс. Этого удалось легко добиться, поскольку и дети из компании Проксана ни за что не готовы были с ним расстаться, и выбранная для поступления школа предпочла держать всех потенциальных бузотеров в одном месте, чтобы никто не будоражил еще и параллельные классы. В первом А классе после их зачисления оставалось еще несколько свободных мест, и за них началась жесткая конкуренция среди родителей первоклашек со всего Среднекамска. Все в городе уже давно поняли, какую важную роль будет играть потом Проксан, а у его одноклассников самые лучшие шансы заделаться его друзьями и тем самым обрести связи, о которых другим не приходится и мечтать! В результате класс пополнился парой внуков видных городских чиновников и пятью потенциальными отличниками, показавшими лучшие результаты на собеседовании.
Людмила Соболева, хоть и считалась опытным педагогом младших классов, никак не ожидала, что именно ей привалит такое "счастье". Что юный вестроносец из пяти городских школ пойдет именно в эту, под номером 3, еще можно было ожидать, поскольку она ближе всего к месту его проживания, но почему именно в ее класс?! Директору школы даже пришлось отпаивать ее валерьянкой, но он таки сумел убедить Людмилу, что лучше нее с этой важной миссией не справится никто, а кому-то все равно надо.
На праздничной первосентябрьской линейке Людмила внимательно присматривалась к своим подопечным. Отличить приятелей Проксана и тех, кто пришел со стороны, можно было с первого взгляда. Первым явно непривычно было носить костюмы и особенно обувь, поскольку все лето они пробегали босиком, но зато настроены они были вполне оптимистично и с их лиц не сходили улыбки. Вторые чувствовали себя не в своей тарелке, прятались за огромными букетами, что держали в руках, и с опаской поглядывали в сторону Проксана. Последнего можно было отличить по росту как самого высокого мальчика в классе и по длинной черной шевелюре, которую перед поступлением в школу даже не стали укорачивать, а лишь слегка подровняли. А так пацан как пацан, такой же смешливый, как его приятели.
После первого учебного дня у Людмилы как-то отлегло от сердца. Приятели Проксана не пытались бузить, сам он вел себя как пай-мальчик и старательно выполнял все ее требования, словно игру для себя новую нашел - сымитировать примерного школьника. Дети со стороны, будучи заранее настроены родителями, и подавно являли собой образцы послушания. На переменах одноклассники осторожно наводили знакомства. Новички в этой компании убеждались, что никто их тут есть не собирается. Проксан, разумеется, безусловный лидер, с которым лучше не конфликтовать, но он своих приятелей не гнобит, поскольку не имеет надобности самоутверждаться за их счет, и если следовать уже сложившимся в его компании традициям, то в изгои точно не попадешь и даже сможешь урвать немного недоступной тебе прежде свободы.
На следующий день, правда, к Людмиле пришла жаловаться учительница физкультуры. Такие смирные на других уроках первоклашки именно здесь почему-то решили оторваться и, главное, наплевав на физкультурную форму, вышли на занятия нагишом. Даже те немногие дети, что ее принесли, глядя на отвязных сверстников, тоже поспешили обнажиться. На возмущенный вопрос физкультурницы, что все это значит, Проксан ответил, что именно так проводились занятия в древнегреческих палестрах, а он в каком-то там поколении тоже грек и хочет следовать традициям своих предков. На вопрос, не помнит ли он, как в тех самых палестрах было принято наказывать непослушных детей, юный вестроносец, ничуть не смутившись, ответил, что розгами, и он отнюдь не будет против, если их тоже здесь заведут. Людмиле пришлось просветить физкультурницу, что спортивные занятия без одежды были одним из условий поступления Проксана в их школу и с этим придется считаться, а без розог, наверное, лучше все же обойтись, даже если вестроносцы не против. Пусть в Среднекамске ими уже реально дерут юных хулиганов, но это же происходит по инициативе родителей, некоторые из которых наверняка будут против, если такая практика внедрится еще и в школе.
Итак, Проксан с первых же дней школьных занятий отвоевал себе некоторую степень свободы, но не старался безмерно ее расширять и даже осаждал зарывавшихся одноклассников. Соболева вскоре с удивлением обнаружила, что ее класс, во-первых, самый дисциплинированный в школе, а во-вторых, явно будет и самым успевающим, по крайней мере внешне. Ну как узнать, что реально выучил тот же Проксан, когда любой нужный ответ он легко и непринужденно добудет из твоей же головы? И какой смысл опрашивать других, если он будет им мысленно подсказывать? А если учесть, что в классе реально будут хорошо успевающие ребята, то не помогут даже письменные тесты, поскольку Проксан способен организовать мысленный обмен информацией, хоть их всех по разным комнатам рассади. Оставалось надеяться только на честность юного вестроносца, но мораль младшеклассников все же сильно отличается от взрослой. Ну да, отличается, но именно поэтому их школа по всем формальным показателям и будет теперь ходить в передовиках!
Проксан столь высокими материями пока не терзался. Он обожал свою первую учительницу Людмилу Александровну, сидел за одной партой с лучшим другом Леней Кантовым, всячески отрывался на физкультурных занятиях и присматривался к школьному кабинету химии, куда его, правда, пока не пускали, следуя распоряжению Далина. Ну ладно, он пока подождет. Но посчитают же взрослые когда-то, что он, наконец, "набрался ума"? Первый класс он, кстати, закончил на отлично.
Проксан ли тут виной или общая атмосфера тяги к знаниям, но ученики уже четвертого теперь А класса третьей общеобразовательной школы города Среднекамска выдали лучшие по стране показатели знания математики и родного языка. Не все московские и пермские чиновники в это поверили, но устроить инспекцию на месте возможности не было - Среднекамск продолжал представлять из себя самоуправляемую территорию, куда не допускали краевое и столичное начальство. О Далине и его способностях целителя, а также разрушителя всего и вся, никто, конечно, не забывал, а вот о причинах его пребывания в Среднекамске уже почти не вспоминали. Что, там еще один вестроносец подрастает? Как интересно... Но поскольку никто этого Проксана в живую не видел, кроме тех же среднекамцев, для внешнего мира он пока оставался некой абстракцией. Живет, ну и пусть себе живет, раз никому не мешает.
Несмотря на расставание с любимой учительницей, переход в среднюю школу Проксан воспринял с оптимизмом. Во-первых, новые преподаватели, в чьих мозгах так интересно будет покопаться, во-вторых, ему наконец-то разрешили доступ в химический кабинет и даже записали в кружок "Юный химик", созданный, кстати, исключительно ради самого Проксана. Просто родители и Далин посчитали, что лучше он будет заниматься своими опытами под руководством знающего свое дело учителя, чем бесконтрольно, а школа предпочла пойти им навстречу. Кружок, между тем, немедленно обрел популярность, и туда записались даже старшеклассники. В этот год начались у Проксана и внешкольные занятия.
- Тебе надо научиться виртуозно обращаться с вестрой, - промолвил как-то Далин, задумчиво глядя на юного родственника.
- Из меня ее пока мало истекает, - возразил Проксан.
- Скоро будет много, и тогда окажется очень трудно научиться с ней справляться, если заранее не готовился. Пока можешь воспользоваться моей, - и Далин протянул мальчугану клановый перстень. - Надень его и никогда не снимай.
- То есть я теперь как бы восставленный вестроносец?
- Прирожденные тоже все носят. Перстень помогает управлять и собственной вестрой, а не только заемной. Тебе по наследству должны были передаться целительские способности, вот и начнем их понемногу развивать.
- Я пойду с тобой в больницу? - вскинул глаза Проксан.
- Угу. Сперва покажу тебе, как это делается, потом под моим контролем попробуешь сам исцелить какую-нибудь несложную травму, а дальше посмотрим в зависимости от твоих успехов. Глядишь, сможешь самостоятельно своим приятелям помогать, - усмехнулся Далин.
Тощенький, хотя и рослый подросток, не отходивший в городской больнице от Далина, сразу привлек внимание врачей и пациентов. За спиной шептались, что это тот самый Проксан, и если его привели сюда учить, то, стало быть, скоро в городе будет сразу двое феноменальных целителей. Юный вестроносец старательно внимал советам старшего родственника, пробовал испускать из пальцев потоки вестры и направлять ее в человеческое тело. К концу занятия ему позволили самостоятельно срастить несложный перелом руки. У Проксана все получилось, и, выходя из больницы, он буквально светился от счастья.
Вскоре юного целителя стали видеть там регулярно. В двенадцатилетнем возрасте он уже работал один, без контроля Далина, предпочитая лечить детей, которые его даже и не боялись ничуть, в отличие от того же Далина. Мальчику казалось, что он уже нашел свое призвание, хотя к опытам с огнем его тянуло по-прежнему и немного страшило, как он управится со своей силой, когда обретет ее в полном объеме, а этот момент уже стоял на пороге.