Повторное крещение Антонио Бугатти прошло без большого стечения народа и особой торжественности, просто как формальный ритуал, через который надо пройти для вхождения в общину. Куда более яркие впечатления оставило первое богослужение, в котором он участвовал и которое здесь называли радением.
Вечером после ужина все взрослые члены общины и подростки, начиная с четырнадцатилетнего возраста, а вместе с ними и блаженный Яша, собрались в большой комнате молитвенного дома и чинно расселись по лавкам: мужчины по правую сторону, а женщины - по левую. До полуночи читали священные книги и пели псалмы, а когда пробило двенадцать, все сбросили с себя все платье и даже белье и обрядились в особого покроя белые радельные рубахи. У Антонио своей пока не было, и ему выделили из запасов общины. На ноги все натянули нитяные чулки, зажгли восковые свечи, расселись по своим местам и протяжными плачевными голосами затянули песню:
"Святый Боже, святый крепкий,
Святый бессмертный, помилуй нас!
Дай нам, Господи, Иисуса Христа,
Дай нам, Сударь, сына Божия,
И помилуй, Сударь, нас!
Сошли нам Духа Святого, утешителя..."
По окончании этой песни большая часть присутствующих составила два хоровода: один из мужчин, другой из женщин, оставшиеся же продолжили петь. Хороводы закружились: мужской - по солнцу, женский - против солнца, пение все убыстрялось, и люди в хороводах уже бегали друг за другом, строго соблюдая при этом такт. Набегавшись до усталости, немного отдохнули и, не расстраивая прежних кругов, завертелись уже поодиночке, мужчины в правую сторону, а женщины в левую. Антонио, на первый раз оставшийся с певцами, видел, как длинные и широкие рубашки вращающихся, надувшись воздухом, стали похожи на вертящиеся столбы. В центре мужского круга вертелся Яша, распевая своим чистым высоким голосом:
"Ай вы, нуте-ка, други, порадейте-ка!
И вы в батюшки сударя в зеленом саду,
Ай, милость его Божия, благодать его святая!"
Радение продолжалось до тех пор, пока рубашки кружащихся не измокли от пота. Тогда они поменялись местами с певцами, и теперь уже Антонио пришлось кружиться в хороводе.
Затем круговое радение сменилось корабельным, присутствующие составили один продолговатый круг и под пение начали бегать друг за другом против солнца, потом останавливались, оборачивались лицом к соседу и, припрыгивая на пальцах, ходили так вокруг молельной комнаты, при этом крестились, били себя кулаками в грудь и ладонями по бедрам, постоянно приговаривая: "Ой, Дух, Святой Дух!" Неутомимый Яша продолжал прыгать внутри круга.
Потом последовало крестное радение. Радеющие, встав по всем четырем углам комнаты, принялись быстро перебегать из угла в угол, притопывая ногами в такт песни, размахивая руками и по-прежнему поминая Святого Духа. Кончилось все воплем Яши: "Вот катит! Вот катит! Святой Дух катит! Накатил, накатил!" Тогда все, наконец, успокоились и в изнеможении разбрелись по своим местам, только Яша продолжал бормотать что-то несвязное.
Несмотря на усталость, Антонио ощущал настоящий мистический экстаз, ему хотелось вопить от радости, и сдерживало его только то, что соседи его внимательно прислушивались к бормотанию Яши.
Когда эйфория схлынула и молящиеся принялись одеваться и разбредаться по домам, Антонио все же рискнул подойти к Христофору с вопросом, а что это все такое было? Старец пояснил, что последние вопли Яши означали, что на всю общину сошел Святой Дух, а дальше уже блаженный начал пророчествовать.
Бредя домой, Антонио силился понять, куда это его занесло. Во время своих деловых поездок он с какими только христианскими сектами не сталкивался, но везде службы проходили чинно, если не сказать скучно, и никакой экстаз молящихся не охватывал, и уж точно никому из них не могло прийти в голову пуститься в пляс. Решив, что это что-то типично русское, Бугатти на следующий день полез в интернет, нашел там справочник русских сект и, ругаясь на плохой перевод и пытаясь продраться сквозь десятки экзотических названий, нашел, наконец, описание чего-то подобного и пришел к выводу, что Церковь Божьего гласа - это какой-то из многочисленных изводов хлыстовства, где и радения подобные в ходу, и песнопения очень похожие. Ну, разве что здесь плетками друг друга не охаживали во время кружения, хотя Яша, когда все себя шлепали, помнится, приговаривал: "Плотей не жалейте". Нет, точно хлысты!
Наконец-то достигнутая определенность Антонио обрадовала и даже наполнила его душу гордостью: ну, кому еще из его знакомых доводилось принимать участие в столь бесшабашном, если не сказать разнузданном веселье! А ведь это точно было веселье, хотя и по очень серьезному поводу. Ну а как не веселиться, когда на тебя Святой Дух сошел! Сам Иисус, помнится, объяснял свой отказ поститься по иудейским канонам тем, что какой может быть пост на свадьбе? Ну да, на свадьбах же всегда поют и пляшут, даже если жених - сам Спаситель, а его невеста - Церковь.
Свое общение с божьегласцами Антонио решил продолжить, а сына огорошил известием, что вступить в общину тот сможет, только добровольно снеся ритуальную порку.
Не сказать, чтобы Марио это понравилось, но и не слишком-то его испугало. Вдоволь наболтавшись со сверстниками из общины божьегласцев, он знал уже, что там дерут всех ребят, начиная с пятилетнего возраста, за единственным исключением Яши Воскобойникова, который норовит исхлестать себя сам. Ну, если иначе ему не стать таким же, как они, то ладно уж, он согласен. Правда, Марио сильно волновали подробности предстоящей церемонии.
- Пап, а если я соглашусь, то где меня будут драть? И кто? И сколько розог дадут?
- Драть тебя будут в общинном доме, как я понял. Это тот коттедж, что стоит напротив молельного дома, где мы с тобой уже были. Кто за тебя возьмется - пока не знаю, но точно не я. А сколько розог тебе потребуется, мы еще не решили, ведь по смыслу ты должен искупить все свои прошлые грехи, за которые еще не понес наказания.
- Тогда много... - выдохнул Марио, со страхом припоминая, где и в чем он успел нагрешить и при этом не попасться. Случаев этих оказалось столько, что хватило бы не на один десяток исповедей, а если за каждый ему прилетит, то ой-ей-ей! - А мне предварительно надо будет в них покаяться и все перечислить, да?
Антонио малость передернуло. В способностях любимого сыночка влипать во всевозможные неприятности он ни минуты не сомневался, но если этот дурень действительно начнет излагать все, что когда-либо натворил, то шокированные божьегласцы не Марио в свою общину не примут, но и, чего доброго, самого Антонио оттуда попросят за то, что вырастил такого монстра.
- Кайся лучше про себя, когда окажешься под розгами, - рявкнул он, - чтобы не смущать местных такими прегрешениями, о каких они никогда и не слышали! А вообще не бойся: больше, чем ты сможешь вынести, тебе точно не дадут. Когда станет невмоготу, верещи пожалобней, чтобы поверили, что ты уже все осознал, искупил и вообще проникся Святым Духом.
- Спасибо, пап, я так и сделаю, - с облегчением выдохнул Марио.
- Стало быть, согласен уже? Не передумаешь? Тогда я сообщу о твоем решении старейшинам божьегласцев.
- Ну, сообщай... - очень тихо произнес Марио, уставившись глазам в пол.
Накануне церемонии Марио, конечно, постарался вызнать у друзей, что его может ждать, но ничего особо полезного они ему сообщить не смогли, поскольку никого прежде так в общину не принимали. Мишка предположил, правда, что полсотни розог юный итальянец получит точно, а то не из-за чего было и огород городить. Зато взрослые уже успели сообщить ребятам, что им предстоит присутствовать при порке их друга. Марио это не сильно обрадовало. В прошлый раз ему досталось вдвое меньше, чем ему сегодня обещали, и то он тогда чудом улежал, так что перспектива опозориться на глазах у друзей светила как никогда явственно, но отступать от раз принятого решения было не в его принципах, и мальчик постарался сделать вид, что ему все нипочем.
Перед тем как идти на расправу в казенный дом, Марио постарался тщательно вымыться и надел свой лучший костюм, хотя, казалось бы, его там все равно потом снимать. Нервная дрожь начала бить его еще дома, а по улице он шел, как осужденный на казнь, долго не решался войти в двери общинного дома, но все же переборол себя и даже придал лицу выражение, приличествующее, по его мнению, кающемуся грешнику. У входа его встретили двое местных юношей, осторожно подхватили под локотки и провели в комнату, где предстояло провести церемонию.
Войдя туда, Марио нервно заоглядывался по сторонам. Посреди комнаты стояла скамья, рядом с ней кадка с розгами, что сильно напрягло мальчика, зато, к его облегчению, здесь не было никаких девчонок и даже взрослых женщин, только бородатые мужики, старшие подростки и его сверстники, включая, разумеется, Ладомира, без чьих переводческих услуг ни Марио, ни его будущие экзекуторы не обошлись бы. Ладик похлопал Марио по плечу, дескать, успокойся, все будет путем. Юный итальянец робко улыбнулся ему в ответ, поискал еще глазами отца, нашел, получил ободряющий взгляд и почувствовал себя чуть увереннее.
Тут один из старцев, которому поручили вести церемонию, принялся вопрошать Марио, действительно ли тот готов искупить все ранее совершенные грехи, претерпев ради этого телесные муки, и внимать отныне Божьему гласу. Бугатти через переводчика на все отвечал "да". К счастью, перечислять искупаемые грехи никто от него не потребовал, и Марио чуть ли не с радостью воспринял команду раздеваться для порки.
И вот он уже нагой растянулся на скамье. На сей раз его привязали к ней и за руки, и за ноги, и за поясницу, после чего сразу два здоровых мужика вооружились розгами и встали с обеих сторон от скамьи. По указанию старца порка началась.
Пока экзекуторы поочередно охаживали ягодицы Марио крепкими ударами, старец нараспев читал над ним молитвы, слов которых мальчик, разумеется, не понимал, но смысл охотно додумывал сам. Последнее время все сны его были именно об этом. Ну, типа, отпусти, Господь, этому мальчику все его грехи и спаси его бессмертную душу, ты же видишь, как он страдает. Страдал Марио сейчас действительно более чем серьезно, смолчать не удавалось даже после первых ударов, а когда на ягодицах разгорелся настоящий пожар, юному итальянцу стало уже не до молитв - он так орал, что оглушал даже себя самого.
Получаемые удары Марио, разумеется, не считал, не до того было, а потом они вообще слились для него в одну нескончаемую боль, но Мишка потом похвалился ему, что угадал верно и Марио выдали ровно пятьдесят ударов, причем досталось не только его ягодицам, но и бедрам и даже немного спине.
Когда порка, наконец, закончилась и рыдающего Марио отвязали и помогли ему подняться со скамьи, он долго еще не мог успокоиться, все тянулся руками к пылающим ягодицам и если и не пританцовывал на месте, то только потому, что его аккуратно придерживали Ладик с Мишкой, утешавшие его в два голоса. В итоге юный итальянец бессознательно уткнулся своей заплаканной мордашкой Ладику в грудь, где и выревелся от души.
Чуток успокоившись и утерев слезы, Марио обнаружил, что все еще голый, и принялся искать глазами свою одежду. Тут к нему подошел Яша и посоветовал не спешить одеваться, потому что, во-первых, от контакта с тканью коже будет еще больнее, а во-вторых, на очищенного от грехов Марио сошел Святой Дух и стоит сейчас прислушаться к нему, а не занимать свои мысли такими низменными материями, как телесный стыд, тем паче, что и стыдиться-то в данный момент Марио совершенно нечего. Поскольку рядом с Яшей действительно было как-то не стыдно, мальчик решил последовать его совету, тем паче, что его после порки не в угол собирались в таком виде поставить, а, напротив, все обращались, как с именинником. Откуда принесли здоровенный праздничный пирог со смесью лесных ягод, жбан с каким-то соком домашней выделки, а тут еще и местные музыканты появились и заиграли что-то веселое. Ритуальная порка перешла в празднество по случаю обретения нового члена общины.
Через час Марио объелся от пуза, перезнакомился уже не только со сверстниками, но и со всеми взрослыми, запомнил с десяток новых русских слов, получил несколько подарков от общины, включая домотканую рубаху для радений, скроенную на вырост, и чувствовал себя вполне счастливым, невзирая даже на боль, которая, впрочем, за это время уже изрядно утихла. Только тогда он, наконец, оделся, уже без особых проблем, попрощался с друзьями и вместе с отцом покинул общинный дом.
На душе у мальчика было так легко, что он сам себе казался птицей, которой достаточно только взмахнуть крыльями - и она полетит. Он еще долго будет вспоминать этот день как один из лучших в своей жизни.