Ладик возвращался домой с прогулки по окрестным лесам. Лето уже подходило к концу, но жара почти не спадала, и главное, дождей в этом году было мало, а вместе с ними и грибов. Мальчик не набрал и полкорзинки, да и то в основном это были сыроежки, разбавленные несколькими лисичками и одним случайным подберезовиком. И ни одного боровика, которые Ладик особенно любил и на которые в душе рассчитывал! Мелькала мысль, что здесь все же город рядом, пусть и небольшой, следовательно, и грибников должно быть навалом, и они наверняка знают все местные грибные места куда лучше него, Ладика. Но он эту мысль старательно отбрасывал, потому что тогда все выглядело уж совсем беспросветно. Мальчику очень не хватало здесь гор, быстрых речек, тайги, кедров. Кедры старшие члены общины, правда, по осени собирались высадить, но ведь эти деревья растут ой как медленно, и должно пройти лет пятьдесят, чтобы под Оболонью выросла полноценная кедровая роща, а то все береза, осина, сосняк, редкие ельники и еще более редкие дубы, один из которых, правда, рос прямо перед их домом. Строители, возводя коттеджи, пощадили лесного великана, и теперь это было единственное старое дерево на весь их поселок, все прочие - недавно высаженные саженцы. Ладик залюбовался могучей кроной дуба и тут же заметил, как в ветвях мелькнула маленькая фигурка.

- Бельчонок! Ты совсем, что ли, сдурел?

Бесполезно. Шестилетний Лешка Севастьянов, прозванный Бельчонком за свою рыжую масть и умение ловко лазать по деревьям, уже год, как перешел да древесный образ жизни, спускаясь вниз, только чтобы поесть. Он даже спать там научился, оседлав ветку потолще и прислонившись спиной к стволу. И как не падал только? Кстати, там, где они раньше жили, никаких дубов не было, и Бельчонок лазал в основном по соснам, ничуть не боясь высоты, но больше всего любил один старый клен, на котором, кажется, даже соорудил себе гнездо из каких-то веток. Конечно же и этот дуб он просто не мог обойти своим вниманием. Наверняка, и на нем что-нибудь соорудит, может даже не гнездо, а целый домик.

Ладик вдруг остро позавидовал детской свободе Бельчонка. Тут у людей каникулы кончаются, скоро в школу идти, а этот мелкий шельмец еще целый год сможет наслаждаться вольной жизнью на высоте. Ничего, дружочек, придет время - и тебя припрягут и заставят часами просиживать штаны за партой, никуда не денешься!

Войдя в коттедж, Ладик направился было на кухню, чтобы выложить грибы, но обстоятельства заставили его задержаться по пути в гостиной. Там на середину комнаты была выдвинута лавка, а на ней растянулся раздетый догола восьмилетний Сенька - младший Ладиков брат. Видать, очень крупно нашкодил, раз мать собралась драть его, даже не дожидаясь субботы. Самой ее дома тоже не оказалось, наверное, ушла за розгами.

Самому Ладику, как любому нормальному двенадцатилетнему мальчишке, тоже время от времени приходилось сводить знакомство с этими жгучими прутьями и, если честно, всегда по делу, но Сенька по неопытности и взбалмошности попадал на лавку куда чаще, раз в месяц - уж точно, и к своей нелегкой доле давно привык. Вон как тянется, ухватившись обеими руками за передний край лавки и заранее сжав маленькие ягодички, хотя и матери с розгами еще в комнате нет. Прекрасно осознавая, что облегчить участь братишки он не сможет ничем, Ладик лишь похлопал его в утешение по плечу, юркнул на кухню, оставил там корзинку с добычей и поспешил смыться на улицу, разминувшись в дверях с матерью, которая как раз вошла в дом, помахивая свежесрезанными ивовыми прутьями. Ладик не успел еще убраться подальше, как из открытого по случаю жары окна гостиной донеслись первые жалобные взвизги братишки. Мальчик притормозил, стал их считать, но на третьем десятке не выдержал и заткнул уши. Он не помнил, когда еще Сеньке за раз доставалось так много розог. Нет, он точно очень сильно накосячил, надо бы вечером узнать, как именно.

А впрочем, Сенька никак не мог претендовать на звание первого поселкового хулигана. Оное безусловно принадлежало десятилетнему Мишке Севастьянову, такому же рыжему, как его младший брат Лешка, но куда более рослому и широкому в кости. Мишка постоянно влезал в драки со старшими ребятами, сбегал в тайгу и строил плоты, на которых потом пытался сплавляться по протекающей рядом с их поселком горной реке, пару раз переворачивался и кое-как выбирался на берег побитый о камни, но даже такой обескураживающий опыт ничему его не учил. Драли Мишку за все его похождения регулярно каждую субботу, причем не в струнку на лавке растягивали, а заставляли принять стыдную позу с раздвинутыми по-лягушачьи ногами и лупили иногда между булок. Доставалось ему, бывало, и по полсотни розог за раз, и даже больше, несмотря на всю свою терпеливость к боли, к концу такого наказания он уже не мог сдерживаться и визжал по-поросячьи на весь поселок, присесть ему всегда было больно. Другой бы давно сломался от такой жизни, но Мишка оптимизма не терял и всегда был готов проверить лбом на крепость любую встававшую перед ним стену.

Еще одним изумительным качеством старшего из братьев Севастьяновых была его морозостойкость. Мишка наравне со взрослыми мужиками купался в проруби в январе, ходил босиком по снегу в одних плавках и ни то что воспаления легких не подхватывал, но даже и самой банальной простуды. Казалось, внутри него работает настоящий самовар, буквально пышущий жаром вокруг. Зато и ел Мишка за троих, предпочитая жирное мясо и сало. В летнюю жару он чувствовал себя куда хуже, чем зимой, становился вялым и расслабленным и все норовил забраться в реку. Здесь река тоже была, вот только протекала в другой стороне от города, и там был один-единственный оборудованный пляж с обязательными спасателями, короче, особо не развернешься. Но деваться Мишке было некуда, и его уже раза три ловили там за всякими недозволенными детям развлечениями, потом сдавали на руки родителям, а завершалось все это, разумеется, неизменными розгами. Вот и в эту субботу наверняка будет орать за стенкой, да так, что хоть уши затыкай!

Братец, кажется, смолк наконец, но идти утешать его Ладику не хотелось. Сенька хоть и маленький, но уже гордый и не терпит, когда кто-то напоминает ему, как он недавно визжал под розгами. Ладик его никогда не дразнил и вообще не поминал, в чем удовольствие смеяться над младшим? А вот Мишка постоянно дразнит Бельчонка, наверное, оттого тот и стал прятаться на деревьях, где менее ловкий старший брат его ни за что не достанет.

Делать было решительно нечего, и даже учить новые слова по такой жаре не хотелось. Ладик побрел по улице в надежде кого-нибудь встретить. Все же мало ребят в их поселке, а городские сюда почему-то не заглядывают. То ли боятся чего, то ли им родители запрещают. Ну, он же все равно увидит их всех в сентябре, а с некоторыми, Бог даст, и подружится. Все-таки интереснее будет ощущать себя равным среди равных, чем сейчас, когда он стал самым старшим мальчиком в общине, после того как Володьке Колгуеву исполнилось четырнадцать, и тот, наконец-то, был признан равноправным взрослым членом общины, имеющим право причащаться. Хотя это он только в общине взрослый, а как в школу пойдет, к нему там все будут относиться, как к обычному мальчишке, только что получившему свой первый паспорт. Он и учится куда хуже Ладика, и в совместные авантюры они прежде пускались не раз, а вот поди ж ты, сейчас при встречах нос задирает и смотрит свысока! Были в поселке еще девчонки немного старше Ладика, но он с ними уже года два как не водился и вообще тяготился их обществом. Глупые у них какие-то разговоры, все про киноактеров, которых они вживую никогда в жизни не видели и дальше не увидят, да про всякие модные тряпки. Спятить можно!

Та-ак, вот только подумаешь о встрече хоть с кем-нибудь, и вот оно, явление! По улице, медленно загребая ногами и что-то там высматривая перед собой в пыли, брел одиннадцатилетний Яша, давно уже снискавший в общине репутацию блаженного. Его считали просветленным, не от мира сего, и лет с семи пускали на собрания взрослых мужей, куда Ладику даже сейчас вход был заказан. Впрочем, Яша эту свою репутацию вполне оправдывал. Он в жизни никого не ударил, даже, кажется, не произнес ни единого грубого слова. Он даже ни одного комара на себе не раздавил! В довершение всего Яша летом предпочитал ходить вообще без одежды, из-за чего загорал до черноты и становился похожим на негатив, поскольку его и без того светлые волосы на солнце совсем выгорали.

Ладику казалось, что Яша родился в России по ошибке. Вот в Индии, говорят, есть такая секта джайнов, и самые среди них просвещенные ходят всегда нагишом и даже метут пред собой землю специальной метелкой, чтобы не раздавить ненароком какую-то букашку. Но там же жарко круглый год, ходи голым, сколько хочешь, а у нас-то тут морозы, замерзнуть ничего не стоит! Яша, в отличие от Мишки Севастьянова, холод переносил плохо, вынужден был кутаться в меха, и его блестящие черные глаза как-то потухали, словно и жизнь ему зимой была не мила.

Кто Яшин отец, Ладику известно не было, никто из взрослых членов общины никогда о том не упоминал. Понятно было только, что это кто-то со стороны, и его связь с Яшиной матерью Еленой Воскобойниковой никто почему-то греховной не считал. Короче, мать воспитывала Яшу в одиночку, а по мнению поселковой ребятни, даже и не воспитывала совсем, поскольку этот ангелочек никогда установленных правил не нарушал. Если бы не явно видные анатомические особенности, Яшу точно записали бы в девчонки, с которыми он в основном в детстве и играл, да и тех, кажется, доставал своим занудством.

Естественно, ни мать, ни другие взрослые никогда Яшу не наказывали, просто не за что было, но сам он почему-то почитал себя грешником и нехватку наказаний старался восполнить сам с помощью крапивы и колючих ветвей облепихи, да даже с помощью тех же комаров и слепней, которым он позволял сосать свою кровь, стоически не реагируя на болезненные укусы. Так и ходил он, весь шоколадный, тощий, постоянно искусанный, исколотый, обожженный крапивой, и вечно всем улыбался, от малышей до стариков.

В каких других местах Яшу точно бы посчитали юродивым дурачком, но вот дураком-то он совсем не был. В школе этот блаженный умудрялся учиться на отлично почти по всем предметам, за исключением труда и физкультуры, поскольку ни к какой ручной работе был точно не приспособлен и страдал общей хилостью. Разумеется, ни один из поселковых мальчишек с ним не приятельствовал, хотя и обижать блаженного считалось западло. Но вот что прикажете делать, когда он сам к тебе лезет? А на Яшу иногда что-то находило, он мог внезапно подойти к кому-то, прошептать на ухо комплимент и чмокнуть в щеку. Ладика он тоже как-то раз поцеловал, при этом вынужден был приподняться на цыпочки, поскольку ниже был на полголовы. Ладику все вспоминалось почему-то, что при этом странном поцелуе длиннющие Яшины ресницы щекотали его, Ладика, щеку, отчего мальчика пробивало на смех.

Сейчас же Ладику вдруг подумалось, а как этот Яша здесь в школу пойдет? Там, в их прежнем поселке, никого не напрягало, что он сидит на уроках голый, просто все давно принимали это как должное. А в этой большой городской школе, где многие сотни детей, кто станет терпеть заморочки этого блаженного юного сектанта? Наверняка мать будут в школу таскать, потом полицию подключат, опеку или даже кого похуже, и отправится бедный Яша прямиком в какую-нибудь детскую психушку. Или смирится, сломается, но тогда это будет уже совсем не Яша. Ладик встал и уставился на идущего навстречу мальчика с какой-то даже жалостью, и Яша это явно заметил. Он подошел, одарил Ладика своим лучистым взглядом, словно в самую душу заглянул, и прошептал:

- Ладомир, за меня не беспокойся, я свою миссию исполню до конца, но твоя будет куда важнее, ты станешь Языком Бога.

- Как-как ты меня назвал?! - поразился Ладик.

- Ты - Язык Бога и призван доносить его волю до всех живущих на Земле. Именно поэтому тебе даны твои феноменальные способности к языкам.

Кротко улыбнувшись напоследок, Яша побрел дальше, оставив потрясенного Ладика стоять столбом наподобие каменной статуи.