- Ну, ты и зажег на концерте! - не смог скрыть своих эмоций Ладик по дороге домой.

- Да ну, ерунда, я эти песни уже сотню раз наверное исполнял, - скромно потупил глаза Марио, развалившись рядом с ним на заднем автомобильном сиденье. - Мелодии-то там несложные совсем, у нас любой парень их споет.

- И что, у вас все такие же голосистые? - не поверил ему Ладик. - Так не бывает иначе бы на всех мировых конкурсах просто отбою бы от ваших певцов не было.

- Ну, может и не все... Но талантов все равно хватает. Вот во всей остальной Европе, да и у вас тоже все без ума были от Робертино Лоретти, а у нас-то он особо и не выигрывал ничего.

- Зато был солистом Римской оперы и перед самим Папой выступал, - промолвил Ладик.

- Ну, это да... Только в той опере нехватки классных солистов не было никогда, так что он всего лишь один из. А у вас тут нормальные хоры мальчиков имеются хоть?

- Вроде бы есть в Москве, - буркнул Ладик, - может, и еще где, но чтоб конкретно в этой области, то я о таком не слышал. Вон, раскопали среди малышни одного приличного солиста, да и тот на первом же выступлении перед публикой чуть в не свалился в обморок.

- Да он просто маленький еще, этот ваш Петя, вот и перенервничал, - снисходительно промолвил Марио. - Я бы в его возрасте тоже на сцену не полез. Но голосок у него чистый, так что перспектива есть.

- Чистый, но при этом слабенький какой-то, ты его полностью забивал, когда вы с ним вместе пели, - припомнил Ладик.

- Ну, у него просто легкие еще маленькие, вот ему и приходится экономить воздух. Нормальные дисканты только годам к десяти становятся полноценными певцами, а я вас тут таких и не видел почти. Неужто вот эта самая мелкота у вас и в церкви по праздникам выступает? Им же сложные распевы просто не вытянуть!

- В православных церквях у нас, в основном, тетеньки всякие поют, - пояснил Ладик, - так что Петьку этого никто там и не ждет. А вот у нас в общине хорошие мальчишеские голоса в большой цене. Сейчас, по сути, один Яша за всех отдувается, но когда и у него голос сломается, я вообще не знаю, что мы будем делать.

- Этот ваш блаженный еще и поет? - удивился Марио. - Как-то он странно ведет себя для певца, ходит по улицам без ничего, хотя погода далеко уже не летняя. Наши-то скорее во что-то теплое закутаться предпочтут, чтобы горло не застудить.

- Ну, Яша наш тоже далеко не морж, - усмехнулся Ладик, - и если температура еще хоть немного опустится, ему таки придется натягивать на себя меха, но пока острой необходимости этого еще не настало, он от своего "единения с природой" нипочем не откажется. Принципы у него такие, понимаешь.

- Хотелось бы мне услышать его пение, - произнес Марио и требовательно уставился на Ладика. - Он на каждой службе в вашем храме бывает?

- Ну, наверное, я всей этой кухни не знаю, но вряд ли он там петь будет, потому что просто не перед кем. Мы всей общиной собираемся в церкви только по праздникам, вот тогда он и выступает, конечно.

- А когда у вас будет ближайший праздник? - не хотел отставать Марио.

- Да через неделю уже. Считай, в следующее воскресенье.

- А у вас иноверцев на службы пускают?

От этого вопроса Ладик завис. Откуда он знает, пускают или нет, если никто из посторонних на его памяти к ним ни разу не заходил?

- Слушай, вот честно не знаю! Но я спрошу вечером отца...

- Спроси, пожалуйста.

Свое обещание Ладик выполнил. Игорь хмыкнул и пояснил, что любая церковь нуждается в привлечении новых адептов и их "Церковь Божьего гласа" тоже не исключение, так что пусть Ладомиров иностранный приятель приходит и просвещается, желательно даже со всей своей семьей. Об этом Ладик и поведал Марио при их следующей встрече. Юный итальянец тут же заявил, что обязательно приведет с собой отца, а вот относительно матери сомневается. Она, мол, такая домоседка, что даже на пасхальные службы в храм не выбирается, а тут какая-то чуждая ей секта! Ладик в ответ сказал, что и не надо, силком, мол, никто никого не тянет.

Марио действительно сумел заинтересовать отца, и в назначенный час они вдвоем подошли к крайнему коттеджу на улице, который община божьегласцев отвела под молитвенный дом. Бугатти в общине уже знали и впустили без вопросов, но, войдя внутрь, они замешкались: а дальше-то куда? Где здесь помещение для молящихся, а где, допустим, алтарь, куда посторонним вход воспрещен? Ладика в этот момент, к несчастью, рядом не оказалось, а другие здешние обитатели итальянского языка не знали точно, да и английским тут мало кто владел. Бугатти так и застыли в прихожей, но тут их заметил Яша, пришедший загодя.

Погода стояла уже довольно холодная, и малолетний блаженный оделся в меховую накидку, придававшую ему сходство с каким-нибудь первобытным дикарем, носящим одежду из звериных шкур. Но на Яше этот наряд смотрелся весьма органично. Тоже не зная итальянского, мальчик одарил обоих Бугатти самой обаятельной из своих улыбок, подошел к Марио, что-то прошептал ему на ухо, а потом вдруг чмокнул в щеку и, осторожно взяв за руку, повлек вглубь дома. Ошарашенный юный итальянец, никак не ожидавший таких "телячьих нежностей" и совершенно не понимавший, как ему на это реагировать, ответным поцелуем, что ли, позволил себя повести. Старший Бугатти двинулся следом.

Большая комната, куда их привели, была свободна ото всякой мебели и не имела ни малейших признаков молельного помещения, типа каких-нибудь икон на стенах. Народа здесь пока было мало. Несколько благообразных бородатых стариков чинно беседовали между собой в одном ее углу, более молодое население подпирало пока стены, лишь пара музыкантов настраивали свои инструменты. Антонио, в качестве хобби интересовавшийся музыкальными инструментами разных народов и эпох, с удивлением опознал в них тимпан и старинные русские гусли.

В помещении было хорошо натоплено, и Яша, сбросив свою меховую накидку, остался в чем мать родила. Никого из присутствующих это совершенно не смутило, про самого юного блаженного нечего и говорить. Весь коричневый от все еще не сошедшего летнего загара, он перемещался по комнате с какой-то поразительной звериной грацией, словно какой-нибудь африканский шаман, случайно оказавшийся в центре Среднерусской равнины.

Комната постепенно заполнялась народом, появилось тут и семейство Богдановых, и Марио с отцом перебрались к ним поближе в надежде, что так им хотя бы переведут слова предстоящего действа. Наконец, собрались все, и один из стариков начал проповедь, что-то о предстоящем сошествии на собравшихся Святого Духа и необходимости праведной жизни, чтобы в следующем перерождении еще на шаг приблизиться к спасению души. Ладик, уже неоднократно слышавший эти слова, честно исполнял свои обязанности переводчика, шепча их Марио на ухо в переложении на итальянский, иногда даже опережая при этом неторопливого проповедника. Старший Богданов точно так же переводил для Антонио, только на английский. Никого из соседей их шепот не смущал, похоже, о присутствии на общинном празднике иностранцев все были оповещены заранее.

Проповедь оказалась довольно короткой и сменилась музыкальной частью. Заиграли гусли, вступил тимпан, и детские голоса затянули духовное песнопение, в котором сведущие люди без труда смогли бы опознать Хлыстовскую песню Михаила Кузмина:

"О, кликай, сердце, кликай!
Воздвигни к небу клич!
Вельможный день, великий
Тем кличем возвеличь!

Струи на струны руки,
Ударь, ударь, ударь!
Вернется из разлуки
Наш Горний Господарь!

И горница готова,
Предубранный Сион,
Незнаемое слово
Вернет на землю Он.

Дождусь ли, о, дождусь ли
Тебя из дальних стран?
Звончей звените, гусли!
Урчи громчей, тимпан!

Ой, дух! Ой, царь! Ой, душе!
Сойди в корабль скорей!
Прожги до дна нам души
И рей, родимый, рей!

Крылами пышно машет
И дышит надо мной.
В поту нам пашню пашет
Хозяин Неземной.

Вздымай воскрылья крылец,
Маши, паши, дыши!
Гееннский огнь, Кормилец,
Огнем нам утиши!"

Солировал в исполнении этого гимна Яша Воскобойников. Его громкий высокий голос прямо таки завораживал, напоминая ангельское пение, и мальчишка при этом не просто стоял на месте. Выйдя на середину комнаты, воздев руки над головой, он совершал движения, напоминающие кобру, внимающую дудке факира.

Марио, расширив глаза, смотрел на поющего сверстника, плохо даже воспринимая слова перевода, что продолжал шептать ему в ухо Ладик, очарованный мелодией и еще больше голосом и телодвижениями певца. Когда гимн закончился, он восторженно прошептал Ладомиру:

- Я тоже так хочу!..

- Кто ж запрещает, только слова сперва разучи, - ответил тот.

- Я разучу, - кивнул юный итальянец, - только я и сейчас хотел бы что-то для вас исполнить. Не, я понимаю, что в чужое богослужение вмешиваться нельзя, но...

- Погоди, скоро официальная часть закончится и начнется просто увеселительная, - усмехнулся Ладик. - Тогда кто угодно сможет петь, только, конечно, не похабень всякую, а что-нибудь приличествующее моменту. И ты тоже сможешь попроситься.

Действительно, музыка на время затихла, присутствующие в комнате заулыбались, девушки в праздничных венках из искусственных цветов внесли на расшитых рушниках заранее порезанные пироги, дети, а за ними и взрослые стали разбирать угощение, появились откуда-то и бутыли с домашними наливками и квасом, люди расслабились, послышались смешки, а там уж и вновь зазвучала музыка, и какой-то мужчина затянул протяжную народную песню.

Марио слушал, внимал, сам трескал за обе щеки вкусный яблочный пирог, наконец, созрел и прошептал Ладику:

- Если я "Аве Мария" исполню, ничего будет?

- Ничего, у нас Богородицу тоже почитают, - промолвил в ответ Ладомир и протиснулся к старику, главному распорядителю праздника, о чем-то почтительно с ним пошептался и кивнул Марио, дескать, пой, разрешили.

Сперва, правда, Ладику пришлось пообщаться с музыкантами, объясняя, что за мелодию им предстоит играть, потом они некоторое время настраивались, поскольку эту музыку на своих гуслях доселе не исполняли никогда, но все же как-то приноровились, сыграли вступление, и Марио запел. Вышло не хуже, чем давеча в школьном зале, а может, даже и лучше, поскольку помещение было куда меньшим по размеру и не было необходимости слишком-то напрягать голосовые связки. Аплодировать певцам тут было не принято, но одобрительный гул со всех сторон дал понять Марио, что его песня понравилась, причем настолько, что люди стали требовать исполнить ее на бис.

Тут к Марио подошел Яша, тянувший за рукав Ладика, и через этого переводчика дал понять, что хотел бы спеть с юным итальянцем дуэтом. Где уж там он раньше слышал эту мелодию, что успел ее разучить, выяснять было некогда, Марио решил поверить, что блаженный ее знает, и, как оказалось, действительно знал. Спели на два голоса, упиваясь и мелодией, и собственным созвучьем. Ладик, отошедший от певцов обратно в толпу, решил, что вышло классно, абсолютное большинство присутствующих было того же мнения.

Антонио не удержался и заснял своего сына вместе с Яшей во время их выступления, затем на память его же вместе с Ладиком и Мишей Севастьяновым, а потом уж, раз пошла такая пьянка, и всех остальных, кто просил. Молельный дом отец и сын Бугатти покидали радостные и немного ошалелые.

- Ну как, понравились наши праздники? - спросил Ладик у Марио на прощание.

- Еще бы! - расплылся в улыбке тот. - Хочу еще!

Антонио был того же мнения. Этот веселый сектантский праздник полюбился ему куда больше знакомых торжественных католических богослужений, на которых прихожанам положено сидеть с постными лицами. Жаль, друзья в Генуе не ведают, какие прекрасные обычаи встречаются здесь, в России!